В дневнике вечером царь напишет: «В Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных частях города; много убитых и раненых».

А уже через несколько строк: «Мама приехала к нам из города прямо к обедне. Завтракал со всеми». И назавтра: «Завтракал дядя Алексей. Принял депутацию уральских казаков, приехавших с икрой».

Казаков с икрой царь принял. Приятного аппетита, Ваше Величество. А расстрелянных рабочих он… простил. Через 10 дней царь лично принял «депутацию» из 34 отобранных полицией рабочих и говорит: мол, заявлять о своих нуждах мятежной толпой преступно. «Я верю, – говорит царь, – в честные чувства рабочих людей и непоколебимую преданность мне, а потому прощаю им вину их» [98. С. 147]. Прослезились ли рабочие от умиления, история умалчивает. Простили ли они царя – тоже осталось неведомо.

По поводу 9 января Савва Морозов высказался очень просто: мол, «эти идиоты» сделали для пропаганды революции больше, чем все народовольцы, вместе взятые.

Мы же добавим: московитам окончательно показали, что этот царь – не «настоящий». Вряд ли этим их отучили искать «правильного» царя… Они и искали его, пока не нашли наконец в Сталине.

Враги просвещения

Русских европейцев буквально убивает тупость и непросвещенность туземцев. Туземцы не желают учиться! Они ни в грош не ставят просвещение!

К сожалению, это почти правда. Русские туземцы мало ценят книжное учение, квалификацию, образование. Они мало и плохо учатся и относятся к учению критически, а то и насмешливо. Между прочим, это отношение есть в России и до сих пор! Вы никогда не слыхали, читатель, в свой адрес или в адрес иных лиц что-то в духе «совсем мозги свернешь» или «заучился, дураком стал»? Если не слыхали – я вас поздравляю, вы мало имели дело с русскими туземцами.

Эта особенность русских производит отталкивающее впечатление на европейские народы. В России ты никто, если ты «всего лишь» хороший специалист, а не племянник и не фаворит какого-нибудь знатного лица, рассуждает дипломат XIX века Мартенс, эстонец по национальности – в романе современного эстонского писателя Яана Кросса [99. С. 414]. Естественно, устами Мартенса говорит современный эстонец. Европейцам это просто дико.

А в XVIII–XIX веках – тут вообще туши свет. Известен случай, когда Пугачев «бежал по берегу Волги. Тут он встретил астронома Ловица и спросил, что он за человек. Услыша, что Ловиц наблюдал течение светил небесных, он велел его повесить поближе к звездам. Адъюнкт Иноходцев, бывший тут же, успел убежать» [11. С. 258].

Во время того же пугачевского бунта в Казани «среди убитых находился директор гимназии Каниц, несколько учителей и учеников» [11. С. 243].

Очевидно, что ни гимназисты, ни их учителя не опасны для бунтовщиков, их убивают никак не из военной необходимости. Очевидно, любая наука, образование – все это «барские затеи» для мужика, вызывающие раздражение уже тем, что они – «барские». Кроме того, образование делает новых бар, воспроизводит народ русских европейцев.

Картофельные бунты еще можно понять – никто не разъяснил крестьянам, что такое картофель и зачем он вообще нужен. Ну а как насчет холерных бунтов? Когда народ поднимался, вдребезги разбивал холерные бараки, убивал врачей, разливал и растаптывал лекарства? Потому что народ был уверен – врачи вовсе не лечат, они травят народ, и вообще разносят холеру. Холерные бунты вспыхнули в Одессе в конце XVIII века, в Москве в 1830 году, случались и позже – вплоть до XX века.

«Тьма египетская», о которой с такой иронией пишут русские литераторы от Некрасова до Булгакова, – тоже ведь не вымысел злонамеренных клеветников. Они имеют своих прототипов. Это и «интеллигентный мельник», который разом глотает все лекарства, отпущенные на неделю. И чеховский «злоумышленник», физически не понимающий (и не желающий понять), как вообще ходят поезда. И крестьяне, которые предпочитают идти к колдунам, а не к врачам. И обыватели, которые хватают астрономов за то, что они «устраивают затмение».

Плохо даже не то, что люди необразованны. По-настоящему плохо их полное нежелание учиться, издевательски-насмешливое отношение к науке, знанию, квалификации. Отношение, которое легко перерастает в травлю тех, кто как раз хочет учиться. Когда Андрей Воронихин хочет стать художником и архитектором, его поддерживают образованные петербургские аристократы.

А «свои» – односельчане, даже родственники – против! Учиться вообще не нужно, даже вредно. Тот, кто учится, выхваляется, хвастается, хочет «быть сильно умным» и так далее. Он – плохой, «неправильный» человек.

Конечно, бывают и исключения. В конце XIX – начале XX века иные крестьянские общины посылали учиться своих членов, оплачивали учение: чтоб умный мальчик получил образование. Так поступили и сибирские купцы в моем родном Красноярске – собрали денег, чтобы отправить учиться в Петербург Василия Сурикова. Здесь важно, что хотя бы иногда крестьяне поступали точно так же.

Но куда чаще бывало иначе, до полного «наоборот». Гаршин рассказывает страшную историю парня, деревенского пастуха, который сам по себе, без всякой поддержки, становится классным математиком. Его готовы, в нарушение всех правил и законов, принять в университет без гимназического курса. Надо только, чтобы община дала согласие, отпустила этого парня… А община – категорически против! «Что, умнее дедов-прадедов хочешь быть?! Врешь, не будешь!»

Крайность? Преувеличение? Но вот история моего прадеда, Василия Егоровича Сидорова. Его отец был мелким купчиком во Ржеве, и отец отдал его в гимназию – на три года. Почему на три? А потому, что этого достаточно, больше не нужно. Читать-писать умеет, счет знает… Ну, и пусть помогает отцу в лавке.

Василий Егорович хотел учиться дальше, и добрый папочка «вразумлял» его вожжами, пока сын наконец не сбежал. Стал жить у одного из учителей гимназии, поступил в Лесной институт, стал довольно известным специалистом… В начале XX века прадед работал в Великоанадольком лесничестве, вместе с великим В.В. Докучаевым.

Но еще гимназистом, во Ржеве, мой прапрадед проклял моего прадеда – по всем правилам, торжественно, в церкви. За то, что «пошел против отца», решил учиться. И между прочим, с точки зрения всего «хорошего общества» Ржева, прав был скорее прапрадед, Егор Сидоров, а не прадед, Василий Егорович. В системе ценностей провинциальных простолюдинов еще в конце XIX века непререкаемое подчинение отцу было важнее учения.

Это не европейская черта! Для Европы рациональное знание, наука, квалификация – дело очень серьезное и важное, особенно века с XVII. Вот в Московии все это не так…

Православие вообще, и особенно его московитская версия, в лучшем случае безразличны к рациональному знанию. В католицизме знание – это очень важно. Бога надо познать, как познается объект изучения в науке.

Православие выработало совсем другие, чисто мистические способы богопознания. Рациональное знание для них не священно, не осмысленно. Можно учиться – а можно и не учиться. Знание – не священно, не свято. Ученость даже лишнее, потому что будит грех гордыни и мешает смирению духа.