Я тоже посмотрел и говорю:

– А ну, живо! Спрячьтесь в дом, да не высовывайтесь!

Парень аж побелел весь, однако возразил:

– Если существует опасность, я настаиваю на…

– Настаивайте хоть на водке, хоть на виски, – говорю, – но оставайтесь в доме. Я сам все улажу. Дядюшка Сол, пригляди-ка за ним.

Дядюшка Сол был человеком дела. Крепко сжав зубами трубку, он положил одну руку Пемброку на холку, другой взялся за штаны пониже талии и зашвырнул англичанина в дом. Потом закрыл дверь и сел на крылечко.

– Лучше бы ты, дядюшка Сол, оставался в стороне, – предложил я ему.

– У тебя есть недостаток, Брекенридж, – ответил он, – туго соображаешь. Но ты приходишься сыном моей любимой сестре. И потом, я не забыл того колченогого мула, которого в тысяча восемьсот шестьдесят девятом году Джеппард подсунул мне под видом здорового, да еще и содрал за него три шкуры. Пусть приходят!

И они пришли и расположились все перед домом: сыновья Джеппарда – Джек, Бак, Исайя и Джошуа, а еще Пол Каунти. Кроме этих пришли Эрат Элкинс и целый выводок, Гордонов, и куча Бакнеров и Полаков. Все приходились мне какой-никакой родней, кроме Джоэла Брэкстона, который затесался сам по себе. Но этот тоже имел на меня зуб, потому как строил свои планы относительно мисс Маргарет. Некоторые из парней держали факелы, а Пол Каунти Гримз – так тот даже веревку с готовой петлей. Дядюшки Джаппарда среди них я так и не заметил.

– Куда это вы с лассо на ночь глядя? – строго спросил я и загородил собою тропку.

– Говори, где этот негодяй? – выкрикнул Пол Каунти, воинственно крутя над головой веревкой. – Подавай сюда заморского громилу, который стреляет по беконным свиньям и беззащитным старикам!

– И что вы с ним сделаете? – спрашиваю.

– А мы его повесим! – заорали они, искренне веселясь.

Дядюшка Сол выбил пепел из трубки, встал и не спеша потянулся – точь-в-точь старый дуб с корявыми узловатыми ветвями. Он презрительно усмехнулся в черную бороду, как фыркает матерый волк, и нехотя произнес:

– А где же мой двоюродный братец Джеппард? Почему он сам за себя не скажет?

– Когда мы уходили, он доставал из шкуры двадцатую дробину, – пояснил Джим Гордон. – Обещался скоро быть. Брекенридж, нам не хотелось бы с тобой связываться, но без англичанина мы не уйдем.

– Так вот, – говорю я этой своре, – вы его не получите. Мне его препоручил Билл Глэнтон, и я обязан вернуть все в целости – и голову, и руки, и…

– И охота тебе тратить время на болтовню, Брекенридж! – мягко упрекнул меня дядюшка Сол. – Ты, что ли, не знаешь, что убеждать в чем-то отпрысков торговца хворыми мулами – дело дохлое?

– Что же ты предлагаешь, старик? – осклабился Пол Каунти.

Дядюшка Сол одарил его благожелательной улыбкой и душевно произнес:

– Попробую обойтись нравоучением, а начну вот с чего… – и с этими словами он так лихо врезал Полу Каунти в челюсть, что тот перелетел через дворик и, удачно угодив головой в дождевую бочку, остался лежать там среди обломков, пока его не привели в чувство несколько часов спустя.

Уж если дядюшка Сол встает на тропу войны, остановить его нет никакой возможности. Только он отделался от Пола Каунти, как, издав боевой клич, подпрыгнул футов на пять, а когда вернулся на землю, держал в каждой руке по шее: в левой – Исайи Гримза, в правой – Джоэла Брэкстона. Как видно, под рукой у него не оказалось доброй метелки, так он почистил двор этими двумя.

Это послужило сигналом. Сколько ни ищи, в целом свете не найдешь другой потасовки, в которой увечь наносились бы с такой легкостью и охотой, как при выяснении отношений между родственниками на Медвежьей речке.

Пол Каунти еще не врезался в свою бочку, а Джек Гримз уже ткнул мне в лицо дулом кольта. Он выстрелил, но я успел шлепнуть ладонью по его руке, и пуля, пролетев мимо, прострелила ухо Джиму Гордону. Опасаясь, что своей легкомысленной стрельбой Джек, чего доброго, заденет еще кого-нибудь, я легонечко сунул ему кулаком, уж не помню куда, и никак не ожидал, что от такого пустячка его челюсть съедет набок. Да только Джим, всерьез решив, что в несчастье с ухом, кроме меня, винить некого, испустил сумасшедший вопль, вскинул дробовик и пальнул сразу из обоих стволов. Я нагнулся как раз вовремя, чтобы уберечь голову, зато принял большую часть заряда себе в плечо. Остаток изрешетил штаны Стива Кирби напротив задницы. Всегда обидно, когда на тебя с пеной у рта наваливаются твои же родичи, но я пытался держать себя в руках, а потому ограничился тем, что забрал у Джима ружье и разбил приклад в щепки об его же голову. А тем временем Джоэл Гордон и Бак Гримз, выбрав каждый по ноге, вцепились в меня мертвой хваткой, всеми силами стараясь повалить на землю. Джош Гримз повис на правой руке, двоюродный братец Пекос Бакнер молотил со спины по голове, а спереди, с кривым ножом, подбирался Эрат Элкинс. Я нагнулся и достал левой рукой до шеи Бака Гримза. Затем, махнув правой, отделался от Эрата Эдкинса. Правда, до того мне пришлось приподнять с земли липучего Джоша и крепким ударом спровадить подальше, а иначе он ни за что бы не согласился отпустить мою руку. Так что Элкинсу не очень-то и досталось: благополучно пролетев между заборными жердями, он приземлился на грядке с морковкой.

И тут я замечаю, что моя левая нога уже не занята – оказывается, Бак Гримз уже потерял сознание. Я выпустил его шею и стал лягаться вновь обретенной ногой направо и налево, вперед-назад, и не моя беда, что шпора запуталась в усах дядюшки Джонатана Полака и выдрала добрую их половину. После того как я стряхнул с руки Джима и управился с Эратом, я отобрал у Пекоса топор – тот размахивал им с такой небрежностью, что запросто мог поранить кого-нибудь, и я просто в толк не возьму, с чего это Пекос так настроен сейчас против меня – ведь черепушку-то он проломил себе сам, ударившись о дерево. Я так полагаю, что если ты наметил перелететь, скажем, из одного конца двора в другой, так не худо бы сперва научиться облетать препятствия. И, кстати, не упорствуй Джоэл Гордон в желании искусать мою ногу, он не оставил бы свои зубы в голенище моего сапога.

У меня руки были связаны мыслью, как бы не зашибить кого из родственников, а те, напротив, вконец обезумели от желания меня пришить, так что, несмотря на всю осторожность, число увечий нарастало с быстротой лавины. Одно это отрезвило бы любого, но только не жителей Медвежьей речки. Больших упрямцев не сыскать во всем свете! Трое или четверо снова налипли мне на ноги, словно не знали, что таким способом меня не свалить. А тем временем Эрат Элкинс, отдохнув на морковной грядке, снова пошел на меня с ножом.

Тогда я понял – как ни крути, а придется применить силу, и начал с того, что сгреб Эрата Элкинса в братские объятия – вот почему у того вмялись пять или шесть ребер, после чего он перестал со мной разговаривать. Честное слово, не встречал второго парня, который так глубоко таил бы обиду на житейские пустяки.

А вот если бы он перестал дуться и пораскинул скудным умишком, то сразу оценил бы, насколько по–родственному мягко я с ним обошелся. И впрямь – урони я его под ноги, его непременно затоптали бы, потому как я раздавал удары ногой без разбора всем желающим. Вот почему, слегка подержав, я осторожно выбросил Эрата из толпы, и он врет всякий раз, когда утверждает, будто я нарочно швырнул его на вилы Озарка Гримза – мне вообще недосуг было разглядывать инвентарь, который они с собой притащили.