Она смолчала.

– Зря мы по дороге не послушали радио.

– Остынь, дед.

А я остыл. Я только не знал, что нас ждет.

– Если бы понимали, какая это вонь – их парламент, – продолжала Даша, – они хотя бы уборщиц из Дома отпустили. И подростков. И баб. И некоторых парикмахеров. Разогнали бы по домам…

– Но, может, они хотят умереть.

– Ты, дед, хочешь умереть?

– Нет.

– Почему ты решил, что ты их умнее?.. Здесь ведь нет глупых. Здесь – мудаки. Это – шоу. Это всем, всем, всем будет показано.

Я возразил:

– Знаешь, подруга… Не все так просто. И расстрел – шоу. И гильотина – шоу. И ООН – шоу, и Нобелевский комитет… И вся история человечества – шоу. Однако…

Вот тут она мне сказала опять:

– Не люблю я про всех сразу. Не люблю про человечество… Как все это медленно. Чудовищный долгострой!..

Кольцо оцепления, против ожидания, оказалось не строгим, а скорее веселым. Солдаты, ерничающие, совсем молоденькие, запросто толкались. Только-только слезшие с боевых машин… Разминали руки-ноги.

И просто прохожие… И всякие праздные люди тут как тут. Людишки у нас молодцы – любопытны! Да и лавка-фургон торговала. И тут же классическая старушонка с двумя таксами на поводках… Тюп-тюп… Таксы, демонстрируя свои мягкие позвоночники, стелились по асфальту. Принюхивались к уличным урнам. А как же – собачкам пора пописать!.. Старушке, я подумал, тоже бы не мешало. Перед большой стрельбой.

– Бабулю видишь? – спросила Даша.

– Да.

– А за ней солдаты топчутся?..

– Вижу.

Даша, похоже, перехватила неосуществленный старухин замысел – пойти не к БТРу, а к живой цепи солдат. Мы, мол, здесь запросто… Не хитря… Честно… Притом решительно. Мы тотчас оставили машину.

Оставленных здесь машин (и до оцепления, и сразу за ним) я увидел немало – стояли вразброс. Цивильные стражи («идейные», выразилась Даша) нас бы непременно развернули. У Даши никакого пропуска не было. Она приобняла меня за плечи – и вот так шла. Словно бы я не мог идти сам, словно бы я ступал еле-еле… Ведет старого отца. А то и дедушку.

Солдаты прикрикнули, но не на нас, а друг на друга. Они расступились.

Расступились с запасом – дали места пройти меж ними. Удивительно, что и я – ничего не поняв – все понял. И подыграл. Я именно заковылял, я ссутулился. Нет чтобы распрямиться! Нет чтобы ей сказать – куда ты меня нахер тащишь! Что я там не видал?! – вместо этого я именно что заковылял. Я ковылял, а она помогала. Сердобольно поддерживая, обнимала меня за плечи, и при этом – ух, женщина! – грудью грела мне бок. Теплой, круглой, крепкой грудью – старичка вела, а грудью грела.

На пути нашем как раз и стояли брошенные легковые машины. (Или кого-то из Дома слишком долго ждавшие? Но уже, конечно, невыездные.) Даша так и шла от машины к машине – вроде как она ведет к одной из них отдающего концы дедушку. Вроде как вот-вот свернет к машине, откроет дверцу.

Но она шла и не сворачивала. И с ней я.

Только завидев, что цепочка оставленных машин уже кончилась, а мы не останавливаясь уходим на открытое пространство площади – шагов за пятьдесят до Дома, – солдаты, пропустившие нас, и их командир (я слышал его тонкий молодой голос) завопили:

– Эй! Эй!.. Куда вы?

Тонкоголосый офицерик прокричал в мегафон:

– Берите правее! Правее!.. Все службы справа! Все службы – в обход с правой стороны!.. Будьте осторожнее!

Даша, это было гениально, так и не ускорила шага. Так и вела меня, придерживая за плечи и продолжая греть толчками своей груди. Я все время слышал ее грудь. Горячие чувственные толчки меня пришпоривали. (Я готов был шагать бесконечно.)

Послышались одиночные выстрелы, но в отдалении… Случайные… Вероятно, в воздух… И тишина.

Из окон Дома нас, идущих, уже видели. А мы с Дашей снизу – тоже видели их… Пятна их лиц.

Двери Дома оказались массивными и величественными. Даша и я – мы стали маленькие. Мы оба стали с ноготок. Подступив к зданию вплотную… Как к средневековому замку.

Едва подойдя к дверям, Даша обернулась к тому молоденькому командиру и к его солдатам. И через пространство площади помахала им рукой – зачем? – как «зачем», с благодарностью!

Скрип на входе тоже был средневеков и внушителен. Двери Дома медленно раскрылись… А внутренние двери (в глубине первых) разъехались – оттуда выскочили два бородача с заплечными автоматами. Схватив меня под руки (как совсем уж инвалида), стремительно втащили внутрь. Я завис. Я почти летел. Я только перебирал ногами в воздухе. Даша шла следом и смеялась:

– Осторожней! Осторожней!.. Дедок может рассыпаться!

Мы оказались в большом холле. Стоял гул – и вокруг полным-полно вооруженных людей.

Сам холл красив… Сходы лестниц стекали напрямую к нам, как ручьи с возвышенности. Сверкающие ступеньки… Для глаза было как-то приятнее, что ковры на время противостояния ободрали.

Люди (в основном не вооруженные) по этим ярким лестницам спускались со своих высоких этажей вниз – к нам в холл как на большую выпивку. Эти люди (служащие) какое-то время праздно толпились. Но затем они спускались еще ниже, чтобы загрузить собой емкий цокольный этаж Дома, который в простоте звали подвалами. «Всем готовиться! Всем в подвалы!..» – так я слышал команды. Шли и шли вниз. И гул шагов…

И, конечно, на виду главный стол – этот стол гордо стоял по центру холла. Возле него маячил декоративный революционный матрос, через плечи к поясу сбегали знакомые ленты с патронами… Крест-накрест, кто ж их не знает. Но матрос честно улыбался – не брал на себя лишнего. Я, мол, впрямую скопирован с фильма… Стол как учет… За столом спаренно сидели два строгих человека – и еще девица чуть сбоку за компьютером. У подходящих сюда людей проверялись какие-то бумаженции, бланки, мандаты. Баррикада? Архаика революции… Неумирающий надзор масс… Контроль бессмертен!.. Мужчины передавали бланк девице. Девица, сверив с голубеющим экраном компьютера, шлепала печатью.

К революционному столу Даша поначалу и сунулась – спросила свое там (через головы я слов не расслышал). Но Дашу сразу и отодвинули. Красота здесь не в помощь! Куда там!.. Ее так отшили, что в сторону стола Даша теперь даже не оглядывалась. Зато она переключилась на трудяг, баррикадирующих лестницы. На тех, что кряхтя несли сюда дубовые кабинетные столы со второго и третьего этажей:

– А Славик?.. Не знаете ли, где Славик Широв?

Не знали, конечно.

– А где Стасик? Ну, Стасик – водопроводчик ваш! Слесарь!

Не знали. И теперь она спрашивала всех подряд. Кто-то дал ей скорую подсказку – но, кажется, недостаточную. Даша нервно выпятила губку. Я за ней еле успевал. А движущиеся люди все напирали, теснили. Нас выдавливали куда-то вправо, еще вправо… В хаотичной общей толкотне… «Даша, Даша!..» – кричал я. Она слышала. Но не обернулась. Нас разделил вдруг возникший ручей вооруженных людей. Эти шли нешумны. И мрачноваты.