Я принял этих трех постовых (вооруженных автоматами мужчин) за людей с удочками на берегу реки – за неудачливых рыбаков! (Рекой в этой галлюцинации было огромное искрящееся стекло окна… И растекающееся солнце за окном. Преломленное мозаичными квадратиками – тысячью стеклышек.)

– Эх вы-ыыы! – подсмеялся я.

Трое постовых посмотрели на меня странно. Трое постовых знали, что – что именно – должно было вот-вот начаться. Они, как и все прочие, уже хотели бы сбежать по лестнице. Они хотели вниз. (Наблюдать в огромное окно нацеленные на тебя дула танков им поднадоело.) Но для меня они были неудачливые рыбаки. Салаги!

«Ну что, ни хера не поймали!» – так я к ним подступил. Так я подсмеивался. В реальной жизни я никогда не кичился тем, что хороший рыбак. А вот тут не сдержал себя… Хвастун…

Они же не умеют держать удочку! А что за узлы на крючках!.. Я потешался над их безрукостью, над их уловом, их мелкой рыбешкой – «кошке? кошке разве что?». Я издевался над ними: даже место у реки не сумели выбрать! «С чего это вы сели жопами на занюханный обрывчик! Вы же у рыбы на виду! На ярком солнце!.. Рыбки хихикают!» – Я небрежно шлепал ладонью по их странным непружинящим удилищам. Эк расставились!

Они угрюмо ворчали. Но без агрессии. Кто я был для них? Тронувшийся старик чиновник?.. Акакий Акакиевич, спятивший от долгого кабинетного усердия под дулами танков. Не покинул этаж. Не покинул рабочее место… В отличие от многих… Бедняга, мол!.. Возможно, они (постовые) меня попросту жалели и щадили.

А я меж тем перешел к самому изысканному рыбацкому оскорблению. Оно заключается в том, что их мелкий улов ты считаешь экологической порчей. Есть такой указ Рыбнадзора: не губить малька. Есть и статья, между прочим. То есть всё, что с трудом поймали, – всю их мелочовку в сетке я издевательски посчитал мальками. «Вам не сойдет с рук. Клянусь, завтра же настучу в Рыбнадзор!» – серьезничал я. Я вошел в роль охранителя природы. Решил сам разобраться с теми, кто портит рыбий генофонд. Принять меры! А в таких случаях – снасть изымают…

Я ухватил удочку одного из них – я видел, что автомат, что классический «калашников»! – однако же твердо хотел его изъять, конфисковать.

– Ну-ка отдай! Отдай!.. Сдай по-быстрому!

Постовой опешил: «Спятил! Спятил, старый лось!..» Но я тянул и тянул автомат к себе. Настойчиво… И я продолжал издеваться:

– Сдай инвентарь. – …………………………………………

…………………………………………………………………………………

Тут наступило прояснение. Я увидел у них автоматы, все три – я увидел, что никакие не рыбаки, а вояки. Правда, с побелевшими лицами. И что они как-то трусоваты. Это же никуда не годилось!

И тогда я сделал дружеский шаг к тому вояке, что так робко выставил дуло автомата в пустой квадратик окна. Я хотел расположиться рядом с ним. И забрать на время его автомат. (Я в дневном дозоре!)

– Да, я староват. Но мы будем биться рядом.

Хотел поднять им боевой дух. Я хотел повоевать, пусть это и не спасет наш парламент.

– Спятил, отец!.. Вали отсюда! Давай, давай! – Молодой мужик совсем разъярился.

Другой, с острым, хищным лицом, тоже раздражился:

– Спускайся! Спускайся!.. Уходи вниз! Дочка твоя уже давно внизу… – И он уточнил у третьего: – Спустилась она вниз?

– Мелькнула! – кивнул третий.

Напомнили о Даше, и я пришел в себя… Отчасти… И настроение мое круто переменилось. Я стал пацифистом. Я – малек. Я стал мелким – и я уже жалел всю прочую мелкую рыбешку… Брошенную на прикорм.

В ту пацифистскую минуту мне было без разницы – те или эти. Влезет ли Ельцин на танк, или Хазбулатов вскарабкается на Мавзолей…

А трое, отчасти испуганные, вдруг схватили меня за руки. Выкрутили… Какая-то бессмысленная акция. Два рыбака прижали меня к полу и не отпускали. Они увязывали мне руки ремнем. (Опять стали рыбаками. И солнце, искря, катилось по большой реке.)

А я (тоже, в общем, без смысла) кричал – мне, мол, жаль рыбешку. Малька жаль! Убивать людей! Убивать ни за что! Не стану…

– Надоел. Заткните рот этому придурку!

Третий из них, побледневший, посмотрел на часы.

– Время, – сказал он.

– Сколько?

– Минуты четыре… пять…

А я продолжал бесноваться:

– Правде рот не заткнешь! Малька жаль!

Они решили уходить. Лица совсем бледны. Всех их сильно трясло. Один вдруг выронил автомат, поднял… опять выронил.

«Правде – нет, а тебе рот заткнем», – мстительно нашептывал тот второй, с хищной харей, и за неимением лучшего стал заталкивать мне в пасть самодельный кляп. Смятый в ком пластиковый пакет, подванивающий рыбой… Жареной рыбой!.. Лещом… (Рыбак рыбаку.) Чтобы я замолк. Хотя зачем ему мое молчание, если он уходит?.. А ни за чем. Им было страшней при моих воплях, вот и все.

Я вертел головой, а он запихивал в меня пакет… все глубже. Вонючий пластиковый ком. Но вот тут ша-ра-рахнуло. Да как!..

Дом сотрясся. Меня подбросило на ступеньках. Кляп выскочил у меня изо рта мигом. «А, ч-черт!» – Этот второй, стуча ногами и бренча оружием, кинулся по ступенькам вниз. Они все разом побежали. А я, когда шара-ра-рахнуло, я еще разок здорово подпрыгнул на месте. Зато и руки развязались сами собой. Неумехи-рыбаки вязать, конечно, не умели. (Интересно, кто из них пожертвовал ремень?) Неумеха бежит сейчас подергиваясь, хром-хром, восемь на семь! Я так и видел его бегущего… По ступенькам!.. Придерживая и автомат, и штаны.

Я, признаться, тоже проскочил с перепугу этажа три сразу. Наверх ли (к Даше) или вниз (в направлении цокольного этажа, где сейчас все) – я даже не помню. Помню только, что одним духом шесть пролетов… Но остановился. Пожалел старое сердце. Кое-как пришел в себя. Значит, эти скучавшие танки уже стреляют. Прямо с моста? Прямо по Дому. Трахают его большое бело-розовое тело?..

Как же Даша?.. Внизу?.. Страх подсовывал самое простое решение: бежать вниз. Но я сказал себе – стой. Я даже зауважал себя. Стой! Сосредоточься… Если Даша внизу, ты ее в общей толчее не найдешь. В цокольном этаже – сотни людей. Там тыщи… Считай, потеряна… А вот если Даша наверху…

Шарах-шарах-ша-ра-рах! – раздалось над головой. Два кряду удара из танковых орудий… Стены, казалось, заныли… Вибрировали от разрывов. Весь дом гудел.

Но более всего сотрясался пол. Подвижный пол – это нечто… На этот раз я не подпрыгнул, а только прибавил машинально шагу по коридору. (Искал Дашу.) Пятый и сразу шестой ша-ра-рахи. Каждый раз я вжимал голову в плечи. И косился на отскакивавшие, летящие вразброс куски штукатурки – осколки стен.

Один удар пришелся рядом со мной. И вслед за грохотным звуком я увидел, как на правой от меня стене расцвел цветок. Цветок все голубел и голубел. «Надо же какой!» – подумал я.

– Краси-ииво!..