– Скорее всего наше же командование… Многие хотят, чтобы я сломал голову.

– Верно! Вас подставят, дав задание, которого вообще нельзя выполнить. Причем в конце концов Сталин пришлет за вами самолет, а вы…

Четкое изображение не оставляло сомнений в смысле увиденного: усталый, постаревший Власов запихивал в самолет раненую женщину-врача.

– Я останусь со своими людьми.

– А в плену вы согласитесь сотрудничать с нацистами. И объясните, почему на это пошли: вы напишите открытое письмо «Почему я стал на путь борьбы с большевизмом».

«Призывая всех русских людей подниматься на борьбу против Сталина и его клики, за построение Новой России без большевиков и капиталистов, я считаю своим долгом объяснить свои действия.

…Я увидел, что ничего из того, за что боролся русский народ в годы Гражданской войны, он в результате победы большевиков не получил.

…Я видел, как тяжело жилось русскому рабочему, как крестьянин был загнан насильно в колхозы, как миллионы русских людей исчезали, арестованные, без суда и следствия. Я видел, что растаптывалось все русское, что на руководящие посты в стране, как и на командные посты в Красной Армии, выдвигались подхалимы, люди, которым не были дороги интересы русского народа».

– Вот такие вещи вы и напишете, товарищ Власов. Еще напишете листовки, призывающие свергнуть сталинский режим. Нацисты вас долго будут бояться: рассчитывать будут сами победить, без русских. Когда стали проигрывать войну, позвали вас. Ваши листовки нацисты будут разбрасывать с самолетов на фронтах, распространять среди военнопленных.

В этом варианте истории полтора миллиона советских людей шли вместе с нацистами. Не за Гитлера они воевали, а против Сталина.

Помолчали, и Вальтер продолжил:

– Вот это и приведет вас в петлю, товарищ Власов. И большую часть сидящих здесь. Потому что какие бы «правильные» слова вы бы все ни говорили, а советскую власть вы презираете и ненавидите. Уже за одно то, что советская власть сделала с деревней. Вы ж сами из нее, из деревни. Дай вам возможность – вы охотно пойдете воевать за русский народ с его злейшими врагами, коммунистами. Начнется война с Третьим рейхом, и вы будете переходить на сторону врага – потому что советская власть – враг еще более страшный.

Вальтер прошелся, и люди отводили взгляды, на его пути они словно втягивали руки и ноги, старались не прикоснуться к Вальтеру… Он окончательно стал для них злым колдуном, проникал в самые тайные мысли, в самые запретные желания.

Власов опять пришел в себя первым, он опять взял инициативу в свои руки.

– Ладно! Вы показали нам, что было бы, оставайся Сталин у власти. Но он уже не у власти. Покажите нам, что может быть с нами и нашей родиной сейчас?

– Сейчас? Вы хорошо знаете: после исчезновения Вождя Трилиссер, Берзин и Ежов выдвигают во главу государства Тухачевского и Бухарина. В противовес им диктатором пытается стать Берия…

Вы знаете и то, что все эти люди могут стать во главе государства только при одном важном условии: в зависимости от того, что скажет армия. Берия ведь тоже пытается провести к власти армию: Буденного и Ворошилова.

Власов энергично кивнул.

– Вот это и есть самое главное! Нам надо понять, кого поддерживать!

– Никого, – уронил Вальтер в удивленную тишину. – Потому что если поддерживать кого-то, армия будет не самостоятельной. Она будет зависеть от того, кого сама же поставит у власти.

– Разве Тухачевский – это не армия? – вкрадчиво спросил активный, улыбчивый.

– Тухачевский – это армия, которую энкавэдэ запросто уберет руками другой «армии»… вот как это было бы при Сталине… Вот так:

Возникла длинная скамья подсудимых, за ней – знакомые всем лица Тухачевского, Уборевича, Якира… С обвинительными речами выступают другие знакомые: Блюхер, Ворошилов, Буденный…

– Из обвинителей тоже не все проживут долго, – произнес Вальтер. Он сделал все, что необходимо, и сам же напрягся: на голограмме Блюхер выл, извиваясь на бетонном полу пыточного подвала. За стоявшим в сторонке столом возвышался Берия.

– А вот так это будет сейчас…

В голограмме возник образ современной Москвы. По ее кривым переулкам плотной массой двигались войска, стягивались к громадному зданию в центре, на Лубянке. Шла ожесточенная пальба, движения резкие, нервные, лица перекошены ненавистью и страхом так, что неприятно смотреть. Люди почти не прятались, не уклонялись от стрельбы, отчаянно перли вперед. Чувствовалось – это не просто атака… Даже не просто атака гражданской войны, когда ожесточение предельное. Прорвалось что-то очень нехорошее, злое.

Другие вооруженные, в форме энкавэдэ, откатывались к своему главному зданию. По упавшим густо шла толпа, этих упавших топтали сапогами, били штыками и прикладами. Искаженные страхом лица мелькали в окнах, оттуда редко постреливали. Страшно думать было про то, сколько людей поляжет в тот день, и даже как-то жалко чекистов.

– Так вовсе не энкавэдэ побеждает!

Полное впечатление, что у всех отлегло от сердца.

– Да… Если дело дойдет до открытой войны, Тухачевский разгромит своих врагов. В армии прорвется страх, ненависть к энкавэдэ… видите, как они идут? Тухачевский возьмет власть в Москве, а как только возьмет, тут же начнутся восстания в Ленинграде и по всей России. Быть у власти Директории…

Голограмма выдала заседание: самодовольный до идиотизма Трилиссер, надувает щеки Бухарин, грубая, словно рубленная топором морда Яна Берзина. Еле торчит из-за стола злобное личико нелепого карлика Ежова. Победители…

Смешки среди зрителей, но и явное облегчение. Кто-то выкрикнул, что теперь ясно – этих и надо поддерживать.

– Поддерживать… вот для этого?

Вальтер показал: Москва в руинах, дымок еще вьется над взорванными зданиями на Тверской-Горького, и над руинами реет причудливое знамя директории: красная тряпка с черным двуглавым орлом без корон.

Такое же знамя реяло и над лужайкой в лесу, где волокли к яме Власова со скрученными за спиной руками. Кого-то уже наклоняли над ямой, кого-то, сейчас мирно сидевшего на бревне, стреляли в затылок. Лаяли собаки, весело гомонили палачи.

– Да зачем?! – не выдержал высокий с кустистыми бровями. – Не понимаю, зачем ему нас уничтожать?!

– А вот зачем.

Перед сидящими на бревнах сложилась четкая, как переводная картинка, голограмма: небоскребы и мосты в Москве, помеченные огромной буквой «Т».

– Что означают эти буквы? – недоумевал Власов.

– А вы не понимаете?

Недоуменное молчание взорвалось многоголосым хохотом:

– Неужто Тухачевский?! Своей буквой пометил! Ай да Мишка!

– Такого и Сталин себе не позволял… – Власов раскуривал папиросы, рука не сильно, но все же заметно дрожала.