Об этом поспешили доложить в штаб, откуда получили строгое указание: в квартиру заходить только после плотного оцепления всего дома с привлечением сил комендатуры или полиции. Лангерта было приказано брать только живым.

Появление на узкой улице военных и городовых моментально привлекло внимание прохожих, поползли слухи, толпа зевак пополнилась зрителями, вышедшими из кинотеатра «Коперник». В этой обстановке было решено действовать решительно, и без всяких стуков и звонков дверь квартиры была взломана. И все же опоздали – в одной из комнат, в задней стенке распахнутого гардероба виднелся узкий проем, через который можно было попасть на черную лестницу смежного дома. Полицейские бросились проверять крыши и дворы соседних домов, но ни там, ни в соседних кварталах настичь Лангерта не удалось. Приступили к осмотру квартиры. Еще дымящаяся сигарета и недопитый чай свидетельствовали о том, что хозяин покинул ее только что. Среди разложенных в рабочем порядке документов на столе лежали карта археолога Шнайдера, датированная 1885 годом, с загадочными ходами из подвалов монастыря Сестер милосердия, схемы канализаций города и расположения открытых доктором Рихардом в 1864 году двадцати подземных источников во Львове, план подземных подкопов, сделанных еще турками при осаде города в 1672 году, и статья профессора Яворского[176]об открытии им двухметровой подземной галереи от Высокого Замка к Святоюрской горе.

Неудача с поимкой Лангерта в этот день дополнилась еще одним неприятным происшествием: при перевозке Юзефа Оршуля назад в тюрьму на Донского тот предпринял отчаянную попытку побега. Вывалившись на перекрестке из автомобиля, он пытался бежать прямо в наручниках. Сопровождающий его конвойный унтер-офицер Чебатырев успел выстрелить в беглеца из револьвера. Тяжело раненного в живот «инспектора» доставили в госпиталь, но спасти его не удалось.

Белинский направлялся в командировку с заданием проверить сообщение агента – бывшего австрийского жандармского вахмистра Чесницкого – о том, что в районе местечка Олесько якобы имеется многокилометровый подземный ход, который противник может использовать при наступлении.

Скорый поезд Львов – Броды, выходящий в пять пополудни, не останавливался на нужной капитану станции Ожидов, поэтому он решил добраться товарным составом, к которому прицепили несколько вагонов-теплушек.

В вагоне, вокруг печки с грудой угля, на лавках сидело с десятка два офицеров, которые решили воспользоваться возможностью выехать из Львова пораньше и не дожидаться полуденного поезда. Пожилой священник плотнее придвинулся к соседу, освободив капитану место.

Состав резко дернулся и, поскрипывая осями, медленно пополз мимо окраинных улиц Львова.

Настроение у всех было приподнятое – ехали с фронта, и, конечно, все были расположены к общению. Разговор начал подполковник, возвращавшийся в Киев после какой-то инспекторской проверки в войсках. Он был потрясен инцидентом, случившимся с ним на вокзале, и спешил освободиться от переполнявших его отрицательных эмоций:

– Эти праздно разгуливающие без надзора пленные австрийские офицеры на вокзале не только не приветствовали меня установленным порядком, но и позволили себе самым вызывающим и недопустимым образом проигнорировать мое появление!

– А в чьем ведении они находились? – сочувственно поинтересовался чиновник, как позже выяснилось, из управления завоеванных областей. – Ведь их присутствие на станционных путях и службах такого узла, как Львов, может грозить большой опасностью!

– Безусловно! Безусловно! – выпускал пар подполковник. – Начальника этой колонны – сукина сына подъесаула с трудом отыскали в вокзальном буфете в стельку пьяным.

– Я слышал, австрийские военнопленные, эвакуируемые в Россию, располагают большими суммами денег, – высказался подпоручик с сиплым голосом.

– Это недопустимо, – возмутился чиновник, – они могут использовать эти деньги для пропаганды или еще хуже – для восстания, ведь они могут закупить оружие!

Белинский решил воспользоваться случаем и поговорить с соседом – узнать его мнение по униатской проблеме.

– А, не спрашивайте, – безнадежно махнул рукой священник, – душа болит. Зря мы все это затеяли…

– Вы имеете в виду обрядовые формальности? – уточнил капитан.

– Ну а что же еще? Я служил в униатских храмах, – нехотя продолжил он, – мужчины и женщины подходили ко мне под благословение, принимали на всенощной помазание елеем, целовали руку. Они не делают различий между нашими и их священниками. А мы всенародно тычем им, что они чужие.

Состав замер на первой остановке, и кто-то прочитал станционную вывеску – Красне. Священник попросил открыть двери, чтобы из теплушки вытянуло табачный дым. Тут же появилась гурьба русинской детворы с протянутыми ручонками: «Копiйку… копiйку». Подпоручик полез в саквояж, чтобы бросить им буханку хлеба.

Рядом на путях пыхтел под парами паровоз.

– Это австрийский – семьдесят третий, – тоном знатока пояснил офицер с железнодорожным значком – скрещенными топором и якорем. – Мы уже несколько таких локомотивов перешили на наши тысячапятьсотдвадцатичетырехмиллиметровые. А вон тот – тоже австрийский – двести десятый, у него довольно редкая колесная формула два-шесть-четыре.

– А верно, что лошадь может перевезти в семь раз больший груз по рельсам, чем по грунтовой дороге? – поинтересовался у него простуженный подпоручик.

В другом конце вагона все еще кипятился подполковник:

– Я лично отвел подъесаула к коменданту для наложения взыскания.

– Да-с, да-с, такое отношение к службе непозволительно, – поддакивал чиновник.

– Конвоиры жалуются: идет открытый дневной грабеж вагонов по пути от Бродов до конечных магазинов, – продолжал делиться новостями железнодорожный офицер. – И вы не поверите – грабят ратники, которые охраняют дорогу! Во время хода поезда крючками стаскивают мешки с маслом, салом и сахаром. Был случай, когда вместо мешка с вагона стащили конвоира.

– Я настоял, чтобы всех военнопленных немедленно отправили по этапу в отдаленные районы России, – не успокаивался подполковник.

– А не кажется ли вам, что офицеры в последнее время стали говорить с подчиненными в товарищеском тоне? – спросил военный чиновник, прищурив глаза.

– К сожалению, вы правы, – покачал головой тот, – эта трагическая ошибка может нам дорого обойтись. Эти так называемые демократические принципы до добра не доведут.

– Мортира Круппа на железнодорожной платформе не может ехать быстрее пяти верст в час, – теперь уже спорил с кем-то офицер военных сообщений. – И потом, к ней же еще прицеплен вагон для прислуги и вагон с керосиновым мотором для насосов и динамо.