— Перегорела… — пожимала я плечами. Рабочий стол так и остался неразобранным — я даже прикасаться не хотела к своим последним чудовищным экспериментам.

— Могла бы пойти в стриптизерши! Отличная фактура, — Соболев вел кончиками пальцев по моей ноге от бедра до ступни, а потом повторял маршрут, легко касаясь кожи губами. — Я бы тебя взял к нам.

— О, приятно знать, что у меня всегда есть запасной вариант, — смеялась я, переворачивая его на спину и нависая сверху. Кончики моих волос щекотали его грудь, а он смотрел мне в глаза серьезно и нежно.

С Игорем пришлось, конечно, поговорить. Не помню, когда мне последний раз было так стыдно — за бессмысленный лепет по телефону, за неловкое молчание за кофе, за горько-кислую банальную фразу: «Дело не в тебе, дело во мне», которая всегда лжива, и все это знают.

А потом было стыдно за него. За его: «Повзрослеешь — поймешь. Вернешься ко мне с разбитым сердцем, и я тебя всегда приму».

Хотелось заключить договор с каким-нибудь специальным агентством, которое пристрелит меня, если я действительно попробую так сделать.

Я катастрофически не высыпалась — Илья освобождался глубоко за полночь, и это было наше редкое спокойное время, когда можно было поговорить, поужинать в тишине, просто посидеть, обнявшись и не вздрагивать от того, что посреди поцелуя вдруг раздается звонок или стук в дверь. Но чем дальше, тем реже выпадали и эти часы, и зачастую я засыпала на том самом диване, свернувшись калачиком, и так и не дождавшись, когда Илья вернется или закончит переговоры по «скайпу».

Иногда он давал мне выспаться, и я ехала на работу прямо от него. А он — домой, забрать Матвея, отвезти его в школу, поспать несколько часов и снова за мной. Сына он отвозил в школу только сам, в любом состоянии. Даже если не спал толком уже неделю — тогда брал водителя, но всегда лично.

— Мы так договорились, — объяснил он как-то раз. — Все наши отношения держатся на таких договорах, это был единственный способ начать доверять друг другу.

Иногда я мельком видела их вместе: когда ждала Соболева у подъезда. Он довозил Матвея до школьной калитки, выходил вместе с ним, ерошил на прощание волосы и смотрел, пока за ним не захлопывалась школьная дверь. Я никогда не подходила — он садился обратно в машину и подъезжал уже к моему дому.

Наверное, у нас тоже был негласный договор. Разделенная пополам жизнь — одна половина Ильи принадлежала мне, другая — его сыну, а что осталось, забирала работа.

Все реже он садился за руль сам, потому что стал засыпать в самых неожиданных местах и в самые ответственные моменты. Впрочем, как и я.

После того, как мы, встретившись наконец после безумно загруженного дня — и на его работе, и на моей, потому что декабрьские дедлайны никто не отменял, — жадно набросились друг на друга, не потрудившсь даже толком раздеться, а очнулись только под утро, полураздетые и в обнимку на диване, стало ясно, что с этим надо что-то делать.

— А у нас вообще вчера что-то было? — осторожно спросила я напрасно пытаясь разгладить руками юбку.

Отсутствие колготок как бы намекало, но это неточно.

— Последнее, что я помню — твою просьбу быть пожестче, — Соболев вышел из ванной с зубной щеткой во рту.

— И как? Ты был?

— Судя по отпечатку моей пряжки у тебя на щеке — спать на мне было очень жестко, — он провел пальцами по моему лицу, на мгновение прижал к себе со всей силы… Но тут ноутбук запиликал сигналом видеовызова.

Я закатила глаза:

— Так жить нельзя!

— Согласен, — Илья выплюнул в раковину зубную пасту, подошел ко мне и отобрал расческу, которой я драла волосы с такой ненавистью, будто это они были во всем виноваты.

Подхватил пряди пальцами и провел щеткой нежно и аккуратно, потихоньку распутывая упрямые завитки. Вызов он игнорировал.

— Давай разойдемся! — предложила я. Пальцы замерли. Я поспешила уточнить: — Ненадолго. На недельку хотя бы, выспаться!

Тяжелый вздох… и снова нежные касания, пальцы осторожно разделяют пряди.

— Прости, что все так, — Илья коснулся жарким дыханием моих волос, зарылся в них лицом, обнял за плечи. — Давай, конечно. Если хочешь.

— Ты же сам едва живой! — я повернулась к нему. Он и правда выглядел немного как зомби. Круги под глазами, серая кожа, проявившиеся от усталости морщины на лбу. — Устал до смерти.

— С тобой я отдыхаю, — он привлек меня к себе. — Но тебе и правда нужно больше спать.

* * *

На работе я просматривала свежие материалы, подбирая к ним рекламные модули и вдруг наткнулась на статью: «Потерянные звезды — мастера, которые ярко вспыхнули, но быстро исчезли с горизонта».

Там было мое имя. Среди учеников ведущих ювелирных брендов, которые принесли только одну коллекцию и больше ничего оригинального выдать не смогли, среди по-настоящему ярких работ самоучек, среди авторов отмеченных наградами работ, так и не добравшихся до массового производства — там была я. Под своим дурацким псевдонимом, который выбрала, потому что все нормальные имена на моей первой ярмарке были заняты.

На работе его не знали. Им хватало того, что я разбираюсь в теме, а откуда мои познания — было неинтересно. И вот, оказывается, кто-то из коллег написал обо мне с невероятной теплотой: «Свежие идеи и образы, которые отзываются узнаванием у каждой женщины, которая ходила в школу, была влюблена или мечтала о каникулах в Провансе — то есть, у всех. Как жаль, что мы вряд ли когда-нибудь узнаем, что случилось с восходящей звездой ювелирного мира».

Я и сама, оказывается, забыла, как здорово у меня получалось. Иллюстрации в статье были не мои — кто-то сфотографировал серьги из моей первой коллекции, про сирень и школу, на совсем юной девочке-выпускнице, а браслет из «Первой ночи» — на женской руке, которую накрывает уверенная и сильная мужская.

У меня защемило сердце от воспоминаний — я собирала этот браслет после такой же почти бессонной недели, какой была эта. Но энергия во мне пузырилась как шампанское, сон казался излишеством. Тогда было лето и совершенно невероятное счастье, выплескивающееся через край. Ведь и правда — почему бы не вернуться к украшениям? Хотя бы в свободное время?

Пока Илья решает свои важные вопросы, я могла бы возиться со своими бусинами.

Но дома я снова так и не смогла подойти к рабочему столу, уже покрывшемуся пылью. От него фонило болью и отчаянием.

Что ж, возможно, эта звезда действительно закатилась раньше, чем добралась до зенита.

Остаток вечера я слонялась по квартире неприкаянным привидением, от тоски перестирала все занавески и покрывала, вылизала кухню до состояния операционной, разобрала шкафы и вытащила на помойку пять мешков хлама, но даже упахавшись до предела, так и не смогла уснуть. Лежала с закрытыми глазами, но вместо снов перед глазами мелькали воспоминания. Квартира была слишком тихой, и в этой тишине отчетливо тикали часы у соседей, что-то подозрительно шуршало и слышались шаги, от которых останавливалось дыхание, хотя я была уверена, что это соседи сверху.