Но это показалось неуместным, к тому же не хотелось делать такое важное признание. Но есть и кое-что еще.

– Как вы назвали этот дом?

– Что?

– Этот дом. Как вы его назвали?

– Наше семейное гнездо. – Похоже, Скарлетт была озадачена. – Прист? Что с вами?

Наше семейное гнездо.

Прист сунул полную ложку хлопьев в рот, потом вскочил и бросился вон.

27 марта 1946 года

Отдаленная ферма в центральной Англии

Рак проснулся на рассвете; у него раскалывалась голова, а на простыне осталось пятно спермы.

Он протянул руку, но знал, что Ева уже ушла. Полковник помнил, что она встала с постели в середине ночи. Он выругал себя за то, что тогда проснулся не до конца и подумал, что она просто идет в туалет.

Сев, Рак потер раскалывающуюся голову. Где-то кукарекал петух. Если он когда-нибудь найдет эту чертову птицу, он ее пристрелит. Прежде чем встать с постели, Рак провел рукой по груди. Потом посмотрел на себя в зеркало – его кожа была усеяна царапинами и синяками. Это походило на результат нападения дикого зверя. Полковник надел брюки, рубашку, галстук. Потом облачился в свой новый бежевый пиджак в тонкую полоску из тех, что продавали по карточкам. Все это было аккуратно отглажено.

После того как Ева наконец заснула, Рак запер свой пистолет в ящике стола – он бы сделал это, даже если бы находился один, но минувшей ночью проделал этот повторяющийся ритуал с особым тщанием. Берти пытался не думать о том, что вытворяли в постели, о том, какого зверя она в нем пробудила, но у него не получалось выбросить из головы эти воспоминания. Полковник не мог избавиться от мысли, что Ева Миллер возбуждала в нем нечто такое, чего он боялся и сам.

Рак сглотнул. Фицджеральд погиб. Его, Рака, любовница была убийцей.

В дверь постучали – три торопливых удара кулаком, и не успел Рак отреагировать, как она распахнулась. На пороге стоял солдат, раскрасневшийся и потный, несмотря на холод. К висящей на его плече винтовке был примкнут штык. Рак с трудом припомнил его имя. Пэрис. Рядовой Пэрис.

– Сэр, вы должны пойти туда. – Солдата била крупная дрожь.

– Что стряслось? – Рак взял из ящика пистолет. Слава богу, он оказался на месте.

– Это касается доктора Шнайдера…

Рядовой Пэрис резко повернулся, выбежал в коридор и, громко топая, сбежал по лестнице.

Чтобы не отстать от него, Раку тоже пришлось бежать. Вслед за Пэрисом он пересек двор, оглядываясь по сторонам в поисках Евы. Где же она? Он обернулся и посмотрел на дом. Свет в кухне не горел. И в окнах второго этажа тоже не видно никакого движения. Все было неподвижно и безмолвно.

Если не считать этого чертова петуха.

Пэрис распахнул дверь одной из построек, и Рак увидел еще двух солдат, их лица частично освещались свисающей с потолка лампочкой без абажура. Они отпрянули от полковника – это были те самые солдаты, которым он приказал похоронить Фицджеральда.

– В чем дело? – резко спросил он.

Солдаты испуганно переглянулись. Рак уже начинал терять терпение.

– Ну? Что там?

Один из солдат поднял щеколду на двери камеры Шнайдера. Похоже, замок на ней уже отперли. Дверь открылась, и солдат жестом показал Раку, чтобы тот вошел.

Рак достал пистолет, вслед за ним с винтовкой наперевес в камеру последовал Пэрис. Остальные двое остались снаружи, заглядывая внутрь.

Но оружие и не понадобилось. Шнайдер сидел на полу, прислонясь к кровати, и не представлял никакой угрозы. Его лицо с резкими чертами было изуродовано до неузнаваемости: окровавленное, распухшее, нос свернут набок. Тело также покрывали раны, а на одежде темнели пятна крови. Более всего пострадали ступни – они превратились в кровавую кашу.

– Мы нашли здесь эту штуку, полковник, – сказал один из солдат.

Рак повернулся. Солдат держал в руке окровавленный молоток-гвоздодер.

Полковник прошел вперед и опустился на колени. Глаза Шнайдера заплыли, дыхание было затруднено. Его раны ужасали. Сердце Рака билось часто и гулко. Нет, он не испытывал к нацисту никакой жалости – тому всего лишь воздалось по заслугам, – но сначала Фицджеральд, а теперь вот это… Похоже, затевалось какое-то злое дело.

– Кто это вас так разукрасил? – тихо прошептал Рак.

Шнайдер повернул голову, тяжело дыша. Когда он заговорил, в его голосе не осталось ни следа былого высокомерия – это было хрипение умирающего.

– Вы не поверите – ваша маленькая стенографистка.

– Как, вы не смогли отбиться от слабой женщины, доктор?

Рак достал носовой платок и промокнул им рваную рану на правой щеке нациста. Ева гвоздодером разодрала его лицо.

– Она полна сюрпризов, герр Рак. Будьте с ней осторожны.

– Что ей от вас понадобилось?

– Она хотела помучить меня.

Рак быстро выбросил руку вперед и схватил нациста за горло. Немец вздрогнул, но не вскрикнул от боли.

– Нет, доктор, это неправильный ответ. Что ей понадобилось?

Шнайдер издал какой-то захлебывающийся звук, и на мгновение Раку показалось, что он умирает, но стало понятно, что нацист всего лишь смеется – по крайней мере, пытается смеяться.

– Вы, как всегда, проницательны, – задыхаясь, проговорил Шнайдер. – Да, она мучила меня не только для того, чтобы получить удовольствие. Чтобы спасти свою жизнь, мне пришлось раскрыть ей кое-какие сведения.

– Какие?

– Похоже, ваша маленькая стенографистка живо интересуется химией.

– Она хотела получить от вас формулу вашего яда?

– У нее уже была эта формула.

Глаза Рака широко раскрылись от ужаса.

– Она у нее? Что же еще…

– Ей были нужны детали. Например, где можно достать ингредиенты.

– И вы отказались сообщить ей эти детали.

– Она решила, что я что-то утаиваю, да.

– Но в конце концов вы рассказали ей все.

Шнайдер кивнул, причем было неясно, огорчен ли он или, наоборот, доволен.

– Да, всё.

Рак оттолкнул Шнайдера – на сей раз тот все же вскрикнул от боли – и вышел из камеры.

– Что нам с ним делать, полковник? – крикнул вслед Пэрис.

Рак, не останавливаясь, повернул голову и приказал:

– Когда умрет, закопайте рядом с Фицджеральдом.

Полковник промчался по двору, взбежал по лестнице в свою спальню и обыскал карманы пиджака, который надевал вчера. Ничего. Он швырнул пиджак на пол и принялся обыскивать карманы остальной одежды, хотя и знал, что листка с формулой там нет. Шнайдер утверждал, что, причиняя страдания другим людям, он мог видеть Бога. Рак помнил, с каким наслаждением об этом говорила Ева. А теперь ее наверняка уже не найти.