– Завтра… Однако запомни, если бы не Павел, то ты бы, его тезка, как и многие тысячи тебе подобных чиновников, не боялся бы до трепета геенны начальственного гнева и не работали смиренно и бесправно, как финикийские гребцы под отборным матом вышестоящих, и не терпели бы дружное издевательство журналистов, писателей и пиарщиков отдельных олигархов. Ни жалование, ни размеры откатов, ни лесть окружающих подчиненных и мирян, а именно Павел и Христианство приучили девяносто процентов из вас к повседневной ответственности за все, что творится в обществе. То есть за то, что вы при всем желании предусмотреть и предотвратить не в состоянии, сколько бы вы ни предписывали правил, ни брали расписок по инструктажам и ни выдумывали процедур согласования. Павел научил вас долготерпению и мазохизму аппаратной несвободы. Именно Павел, как ни странно, окончательно лишил чиновника личной воли, а чиновничество самостоятельности в истории. Потому что для каждого из вас свой Самый Главный вышестоящий – почти Господь, важная часть ежедневной молитвы. А Господу, как известно, смиренно подчиняются и благодарят его за все. И для меня это правильно, Аппарат – лишь инструмент для сохранения рода человеческого, а сопли чиновников – их личная проблема, все равно ведь не уволитесь и не разбежитесь…Авдий последнюю фразу произнес как-то провокационно, хитро посмотрел на сосредоточенного Павла Ибрагимовича и растворился в обоях.

Модест Иванович

В кабинете Павла Ибрагимовича раздался звонок. Высветился прямой номер Модеста Ивановича:

– Что, Павлуша, хулиганишь?

– Нет, бумаги расписываю, потом на рабочую группу собираюсь, потом тебе хотел позвонить, давно как-то не виделись – уверенно сказал Павел Ибрагимович языком Авдия.

– Зайди ко мне, Паша, зайди, сынок, потом бумажки то свои распишешь, не хорошо дядьку – друга забывать, почитай, месяцев шесть уж не заходил. Но имей в виду, мы хоть и люди второго сорта, по нынешним меркам, в Интернете не валандаемся, но все знаем! Так что разговор у нас будет серьезный, анонимный ты наш чиновник.

– Тогда вечером, Иваныч, после работы подскачу, не возражаешь? – невозмутимо и без предусмотренных субординацией интонаций ответил язык Павла Ибрагимовича.

«Зачем Авдий меня к нему после работы посылает? – напрягся Павел Ибрагимович – как я там без него-то? Ведь будет что-то нехорошее говорить, к гадалке не ходи!»

«А ты не бойся, Ибрагимыч, сам, поди, не дурак, – раздался в кабинете его собственный громкий голос. – Пообщайся, голубчик, покажи, что за прок тебе от моих историй».

Павел Ибрагимович мысленно попросил свой язык не орать, поскольку, если кто услышит, подумает, что чиновник с катушек съехал. Вчера, вон, одного из Управления соцзащиты прямо в кабинете связали и увезли амбалы в белых халатах. Так тот на всю Администрацию орал, чтобы его всенепременно простили братья анонимные чиновники за то, что он взял-таки взятку от директора пионерлагеря. Но за эту взятку в наказание, мол, самолично, за выходные выкрасил четыре подъезда в местах проживания ветеранов, а деньги от управляющей кампании за работу, мол, выбил и переправил ветеранке Кларе Петровне, которую родной сын отправил на государственные харчи в Дом престарелых, покусившись на ее приватизированную квартиру. Об этом много писала независимая интернет-газета в неприятном для чиновников соцзащиты ключе. Жена дома назвала этого чиновника полным идиотом, психом, безнравственным эгоистом, предложила мужу уволиться со службы и перейти в коммерческий санаторий, он не спал три ночи, и вот, действительно, съехал…

В общем, Павел Ибрагимович настроился на встречу без Авдия, один на один с Модестом и со своим родным языком.

Между тем, недоумевала уже вся область. Одна часть граждан, которая следила за политической повесткой, свято была уверена в подвохе и в том, что вся эта история срежиссирована. У этой части населения спор сводился к одному вопросу: это мастерский слив партии власти накануне выборов, или мастерский пиар партии власти накануне выборов. Другая, большая часть граждан, недоумевала по поводу того, что не было никакого сигнала, за кого голосовать в благодарность за поставленные заборы, отремонтированные колонки и прочее чиновничье внимание. Оппозиционеры были в растерянности, коммунист Петрович ушел в запой, а Назар Соломонович Подмышкин уехал в Москву на консультации, да так, говорят, и застрял в посольстве США, уже вторую неделю. В чем сходились все, так это в том, что рвение и успехи чиновников – дело временное, что это все равно ни какая не модернизация, что вот-вот, ко дню голосования хитрый заговор обязательно откроется и все станет как обычно, дай бог, дай бог… За кого только голосовать-то нужно?

Модест Иванович, широкоплечий пожилой мужчина с трубным голосом советского комсомольского вожака и прямым, даже дерзким перед подчиненными и равными коллегами взглядом, молчаливо кивнул на стул Павлу Ибрагимовичу. Это был славный и опытный чиновник, пересидевший все власти, всех губернаторов и даже помнивший Леонида Ильича по всесоюзной комсомольской конференции.

– Что, сукин сын, против государства пошел? Против своих? Жрешь, пьешь с государевой руки, кредиты вон берешь на квартиры! Я ж тебя с отдела статистики поддерживал, когда еще молоко на губах не обсохло, за тобой, каналья, присматривал! Канитель разводить удумал!…

Модест Иванович еще долго говорил в режиме монолога. Основная мысль сводилась к тому, что всю Россию развели как деревенскую девку. Втюхали народу мульку, что чиновники подотчетны налогоплательщикам, чего по определению быть не может. Живи, например, Павел Ибрагимович по этому принципу со своим начальником – то-то поржал бы Модест Иванович. Вот, мол, так и так, товарищ губернатор, народ мне указывает на недочеты, а смету вы мне увеличивать не хотите, ну-ка, подпишите мне отпуск, у меня путевка в Египет горит, налогоплательщики советуют передохнуть, тьфу…

– Вы, – громко басил Модест Иванович, – на этой почве опустили чиновника ниже ватерлинии и облизываете задницы лентяям, лоботрясам и продажным журналистам. Одной рукой, значит капитализм строим, а другой по первой жалобке шум поднимаем да в Интернете руки заламываем, страдальцы, ити вас за ногу, диалектики! В общем, никакого порядку с этим заигрыванием не осталось, а заигрывать за счет нервов и стрессов госслужащих долго не выйдет, лопнут оне все, как товарищ из соцзащиты, несмотря на свои железные задницы. В общем, Паша, на хрена тебе это все надо, я не понял, после разберемся, – уверено, с осознанием собственной правоты и силы пробасил Модест Иванович. – Но вот с «анонимными чиновниками» в Интернете надо кончать, и по-умному. Выйти, значит, надо и сказать что это, мол, не взыщите, секретный проект партии власти, тем более что там и так чиновников не меньше трети от всех членов. Добро пожаловать, дорогие товарищи, голосовать за нашу партию, а то разгонят нас враги отечества и не видать вам ни ремонтов, ни газификации, и все деньги на дороги в соседнюю Древне-Чащинскую область отдадут…

Павел Ибрагимович, слушал с интересом, даже кивал иногда, соглашаясь, удивлялся, чего раньше на такие злободневные для него темы он ни разу не поговорил с Модестом Ивановичем. Однако внутренне постепенно закипал.