Когда Люк уезжал и Вуди мог встретиться с Коллин, ему каждый раз казалось, что по ней пронесся смерч. Но такие моменты выпадали все реже.

Брат Люка стал регулярно заглядывать на заправку и смотреть, кто там бывает. Потом начал заезжать за ней в конце рабочего дня и препровождать домой.

– Просто хочу убедиться, что ты вернулась и с тобой ничего не случилось, – говорил он. – Мало ли кто нынче шляется по улицам.

Положение становилось серьезным. Вуди наблюдал за Коллин, держась на расстоянии. Приближаться к ней становилось опасно. Гиллель часто ездил с ним. Оба прятались в машине и следили за заправкой или за домом. Иногда Гиллель оставался на шухере, а Вуди отваживался зайти и ненадолго повидаться с Коллин.

Однажды вечером, когда они проезжали неподалеку от ее дома, их стала преследовать полицейская машина. Вуди остановился у обочины. Из машины вышел отец Люка, проверил у обоих удостоверения личности и сказал Вуди:

– Значит, так, паренек, слушай меня внимательно. Гоняй свой мяч и не суй нос, куда не просят. А главное, отвали. Ясно?

– Откуда вы знаете, что я играю в футбол? – спросил Вуди.

На лице отца заиграла фальшивая улыбка.

– Люблю, видишь ли, знать, с кем имею дело.

Они поехали назад и вернулись в кампус.

– Ты бы поберегся, Вуд, – сказал Гиллель. – Вся эта история начинает скверно пахнуть.

– Знаю. И что мне делать, по-твоему? Замочить уже, наконец, ее мужа?

Гиллель бессильно помотал головой:

– Не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, Вуди. Признаться, мне что-то страшновато.

* * *

В тот год я впервые в жизни не виделся с кузенами на День благодарения. За два дня до него они мне сообщили, что Патрик Невилл пригласил их на праздник, куда должны были приехать игроки “Джайентс”. Я все-таки решил поехать в Балтимор. Прибыл я накануне и, как в детстве, поездом. Но, к величайшему моему разочарованию, на перроне Балтимора меня никто не встречал. Я взял такси до Оук-Парка и, подъехав к дому Балтиморов, увидел выходящую тетю Аниту.

– Боже мой, Марки! – воскликнула она, заметив меня. – Я совершенно забыла, что ты сегодня вечером приезжаешь.

– Неважно. Я же приехал.

– Знаешь, а кузенов твоих нет…

– Знаю.

– Марки, мне ужасно жаль, но я сегодня вечером дежурю в госпитале. Мне надо идти. Дядя будет рад тебя видеть. Ужин готов, все в холодильнике.

Она прижала меня к себе, и в ее объятиях я почувствовал: что-то изменилось. Она выглядела усталой и грустной. Я больше не видел в ней того ослепительного сияния, что так часто волновало мое сердце в детстве и отрочестве.

Я вошел в дом. Дядя Сол сидел перед телевизором и встретил меня, как и тетя Анита, тепло и печально. Я поднялся на второй этаж отнести вещи в одну из гостевых комнат и спросил себя, зачем тут все эти комнаты, если в них никто не живет. Прогулялся по огромным коридорам, заглянул в гигантские ванные. Зашел поочередно во все три гостиные – везде темно и пустынно. Ни огня в камине, ни включенного телевизора, ни брошенной раскрытой книги или журнала, поджидающих, когда вернется их читатель. Снова спустившись вниз, я увидел, что дядя Сол готовит нам ужин. Он поставил два прибора на кухонную стойку. Давно ли мы с Гиллелем и Вуди, сидя за этой самой стойкой и бурно подпрыгивая от нетерпения, тянули через нее свои тарелки сияющей тете Аните, а та, улыбаясь своему маленькому отряду, жарила прямо на широченном тефлоновом противне раблезианские горы оладий и яичницы с беконом из индейки?

За ужином мы разговаривали мало. Он почти ничего не ел. Единственное, про что он завел разговор, были “Балтимор Рэйвенс”.

– Не хочешь разок сходить на матч? У меня есть билеты, но никому не интересно. Знаешь, они в этом сезоне в ударе. Я тебе говорил, что близко знаком с менеджерами “Рэйвенс”?

– Да, дядя Сол.

– Надо хоть раз сходить на них посмотреть. Скажи кузенам. У меня билеты бесплатные, в ложи, все такое.

После ужина я пошел прогуляться по кварталу. Дружески здоровался с соседями, выгуливавшими собак, как будто был с ними знаком. Повстречав охранника в патрульной машине, сделал ему тайный знак, и он мне ответил. Но жест пропал зря: наше благословенное детство ушло навсегда, и вернуться в него было невозможно. Отныне Гольдманы-из-Балтимора принадлежали прошлому.

* * *

В тот самый вечер, когда я находился в Балтиморе, а мои кузены в Нью-Йорке, Коллин опоздала домой. Она выскочила из машины и бегом кинулась к двери. Повернула ручку, но дверь была заперта на ключ. Он уже ушел. Она взглянула на часы: двадцать две минуты восьмого. У нее навернулись слезы. Она открыла дверь своим ключом и вошла в темный дом. Она знала, что, вернувшись, он ее накажет.

Ей нельзя было задерживаться на автозаправке. Она это знала, Люк ей говорил. Она закрывалась в семь и в четверть восьмого должна была вернуться. Если она опаздывала, он уходил. Шел в свой любимый бар, а когда возвращался, набрасывался на нее с кулаками.

В тот вечер она ждала до одиннадцати. Ей пришла было мысль позвонить Вуди, но не хотелось его впутывать. Она знала, что это плохо кончится. В такие минуты она мечтала о бегстве. Но куда ей бежать?

Он пришел, грохнула входная дверь. Она подскочила. Он вырос в проеме гостиной.

– Прости, – сразу всхлипнула она, пытаясь утихомирить гнев мужа.

– Ты что себе позволяешь, бля? А? А? Ты кончаешь в семь. В семь! Я почему должен тут торчать, как мудак? За идиота меня держишь, да?

– Люк, прости. Ровно в семь, я как раз закрывалась, подъехали клиенты; я на пять минут задержалась.

– Ты закрываешь в семь, и будь любезна в семь пятнадцать быть дома! Невелика наука. Но тебе лишь бы нагадить!

– Но, Люк, на то, чтобы все закрыть, тоже нужно время…

– Сопли свои подбери, слышишь? И волоки задницу в тачку.

– Люк, только не это! – взмолилась она.

Он угрожающе наставил на нее палец:

– Лучше тебе со мной не спорить.

Она вышла и села в его пикап. Он уместился за руль, и машина тронулась.

– Прости, Люк, прости, – сказала она тихо, как мышка. – Я больше не буду опаздывать.

Но он уже не слушал. Он осыпал ее бранью. Она плакала. Он выехал из Мэдисона и поехал прямо по 5-й магистрали. Проехал мост Лебанон и двинулся дальше. Она умоляла его вернуться домой. Он усмехнулся:

– Тебе что, плохо со мной?

Потом вдруг затормозил посреди дороги.

– Приехали, станция Вылезай, – произнес он не терпящим возражений тоном.

Она тщетно пыталась спорить:

– Люк, пожалуйста, не надо.

– Вытряхивайся, живо! – вдруг заорал он.