«Королева тогда очаровала меня всевозможными зрелищами, яствами и подарками, кои невозможно себе представить.

Хотя величайшим даром изо всех было, пожалуй, ее вечное тело, чудесное сверх всякой меры.

Как же тогда прелесть ее несравненных форм и двора вдруг стала увядать, утратив первозданную свежесть?

Почему я так возжаждал снова увидеть земли, на которых родился? В самом деле, почему я так легко влюбился в эту бренную, хотя всякое сравнение было не в ее пользу?»

И, оглядевшись, Томас вспомнил чертог Королевы и ее сады в бытность до ее безумия, сверкающие розами и бесконечными залами из розоватого мрамора.

«Куда ни глянь, здесь везде царила безмерная красота. Но когда мы воссоздадим былое великолепие, я все равно с радостью покину ее ради жизни в царстве бренных с моей Джанет».

Он посмотрел на девушку, которая стояла рядом со своей матерью и с тревогой ждала, что же будет дальше. И несмотря на понимание, что вечной красоте Королевы Летних Сумерек она уступает, Томас тем не менее знал, что выбор сделал правильный.

«Сердце разговаривает с сердцем, и я с радостью отдал свое ей. Хорошо, если бы она смогла меня простить…»

Внезапно Томас ощутил почти осязаемую тяжесть некоего глубокого, но незримого присутствия, и мгновение спустя сам воздух словно затрепетал в предвкушении прихода чего-то несказанно желанного.

Что бы ни крылось за этим ожиданием, оно сейчас быстро поднималось к поверхности, вызванное медленным пронзительным напевом, который исходил с обветренных губ матушки Хэйнтер. Это была тихая, протяжная песня на языке, который мало кто слышал с той незапамятной поры, когда на небе только-только появились луна и звезды.

Прекрасно понимая силу этой песни, чернобурые лисицы взялись выписывать замысловатые фигуры, извиваясь вокруг тесной компании; танцуя, они разметывали гниющую шелуху всего, что когда-то росло в саду под их мягкими бесшумными лапами.

Увядшие стебли ломкой травы и папоротника наполнились нежным цветом, поднимаясь из обновленной земли, чтобы грациозно покачиваться в танце перед новой Королевой, пока еще не явившей себя. Изумленный Томас наблюдал, как на свежих стеблях распускались все новые цветы, раскрывая обильное великолепие белых, огнистых и красных лепестков.

Плотная завеса из засохших деревьев вокруг начала раскачиваться на ветру, которого никто не ощущал. Почерневшие стволы вернулись к жизни; их корявые ветви испускали зелень пробивающейся листвы, которая внезапно превратила мертвый сад в пространство, наполненное упругой пульсацией жизни.

Из этой обновленной зеленой чащобы в воздух взметнулось радостное пение птиц вперемешку с отдаленным уханьем совы. Тихое шевеление семейства мышей быстро сменилось бодрым жужжанием пчел, а в глубине этого священного леса вновь ожило тихое пение Зеленого человека.

Обернувшись, Томас восторженно наблюдал, как там, где была посажена маленькая роза, из земли поднялось множество пурпурных побегов, которые тянулись, скручивались и снова завивались. Неистово цепляясь за камни фонтана, они змеились по его поверхности и распускались дикими гроздьями пунцовых роз с обилием насыщенно-пурпурных листьев, которые сверху устилали изящную резьбу. В порыве своего безудержного роста они обвивались вокруг высокого фонтана, создавая пышную, благоуханную беседку. И вот, показавшись средь мягкой ряби теней от распустившихся листьев, наружу появилось дитя с длинными волосами, влачащимися по свежей зеленой мураве. Чело ребенка обвивали розы, на которых бисеринами подрагивали капли росы.

С каждым своим новым шагом дитя преображалось столь же быстро, как и растительность вокруг – из ребенка в юную девушку и, наконец, в сиятельную златокожую женщину, не сознающую собственной наготы. И всю ее овевало сияние величия и славы.

Лисички, заливаясь радостным тявканьем, сиганули через заросли вьющихся розовых стеблей, которые теперь возвышались надо всем, что находилось в саду.

Глаза новоявленной госпожи открылись и медленно сфокусировались на окружающем мире. При виде Томаса ее лицо озарила блаженная улыбка. Однако, когда она его окликнула, в ее голосе послышался лишь слабый отзвук ее обычной властности, ибо сейчас он был полон щедрой обольстительности – голос обыкновенной женщины, который прежде никак не давался владычице Летних Сумерек:

– Мой Рыцарь… Сердце мое радуется, лицезрея тебя. Но почему… почему тело мое столь слабо, а разум настолько растерян?

Рыцарь Розы низко склонился перед прекрасной женщиной, признавая ее своей Королевой из почтения и немного из страха, но уже не с той безусловной любовью.

– Миледи, мое сердце радуется тому, что вы снова находитесь среди нас.

Явно довольная этим ответом, она посмотрела сверху вниз на своего консорта. А затем перевела взгляд на его спутников и бегло оглядела каждого. Было заметно, что ее больше интересует окружающий сад с обильным цветением роз. А прямо над ними густой свежей зеленью были увенчаны яблони в белых душистых цветках, которые сейчас осыпались, оставляя каждую ветку сгибаться под тяжестью красных блестящих плодов.

Вновь оглядев своего рыцаря, она тихо промолвила:

– Какие странные у меня были видения, наполненные такой болью, мучением и тьмой. Земля вокруг была как будто сжата, а луны наверху не было вообще.

Изящной рукой она провела по своим зеленоватым глазам, словно очищая их, после чего наклонилась к Томасу и поцеловала его прямо в губы.

Быстро прервав поцелуй, он отшагнул назад, внимательно изучая черты Королевы. Томас пытался, но не мог узнать женщину, которой был когда-то так поглощен. Однако с каждым мгновением она выказывала все больше признаков той бывшей и будущей Королевы. Ее мягкое невинное лицо ожесточилось, и, прежде чем она заговорила, ее рот изогнулся в жестокой улыбке:

– Действительно, видения… Томас, неужели ты был мне неверен?

Рыцарь молитвенно склонил голову, чтобы не видеть внезапного проблеска надежды на лице Джанет, и наконец ответил:

– Свой долг перед Королевой я ставил превыше всего, как надлежит любому рыцарю, состоящему на ее службе. Однако многое произошло с тех пор, как мы разговаривали в последний раз. И я хотел бы поговорить с вами об этом.

Хладнокровным движением она приложила свои пальцы к его губам и пристально посмотрела на Джанет, прежде чем обхватить подбородок Томаса изящной рукой. Затем, проведя бритвенно-острым ногтем по его щеке, отчего там остался глубокий кровоточащий надрез, она произнесла:

– В самом деле, мои воспоминания о недавних днях столь же зыбки, как мимолетный туман. Поэтому я хотела бы, чтобы ты поведал мне все, что здесь происходило. А также в землях смертных, где ты последнее время так долго пропадал.

* * *

Еще, и еще, и еще одна борозда пореза легла возле первой на его щеке и шее, на протяжении чего Королева продолжала искоса смотреть на испуганное лицо Джанет. Она явно смаковала то, что бренная отворачивается, не желая видеть этого