Еще и в директиве от 29 июня 1936 г. М.Н. Тухачевскому пришлось решительно напоминать, что «долгом каждого командира и бойца является самостоятельное движениие вперед», что надо проявлять инициативу15. Младшие командиры, на вопросе об инициативности которых Тухачевский особо остановился в докладе от 7 октября 1936 г. «О боевой подготовке РККА», т. е. отделенные и часть тогдашних взводных, не обрели такую способность и к осени (исключением была, пожалуй, лишь 24-я стрелковая дивизия КВО. «Младшие командиры, лейтенанты и даже рядовые бойцы, – докладывал 1 сентября 1936 г. К.Е. Ворошилову побывавший в ней начальник Управления боевой подготовки РККА (УБП РККА) командарм 2-го ранга А.И. Седякин, – тактически активны, инициативны и действуют грамотно, сознательно, оригинально»16. Но в другой обследованной им тогда дивизии – «ударной» 44-й стрелковой – он ничего подобного не обнаружил…). А ситуация, сложившаяся тут в первой, «предрепрессионной» половине 37-го, вполне ясна из характера проводившихся тогда в частях командирских занятий. «Не вырабатывалось навыков к принятию и проведению смелых и инициативных решений» (директивное письмо начальника Генерального штаба РККА Маршала Советского Союза А.И. Егорова от 27 июня 1937 г.); «командирам в большинстве случаев прививают схему и шаблон в действиях вместо воспитания их в духе инициативы, решительности, смелости» (приказ командующего войсками КВО командарма 2-го ранга И.Ф. Федько № 0100 от 22 июня 1937 г.); «очень мало встречалось таких заданий, в процессе которых командиру прививались бы смелость и разумная дерзость при решении задач и напористость при их выполнении» (приказ командующего ОКДВА об итогах зимнего периода обучения 1936/37 учебного года); «в процессе занятий со средним комсоставом не вырабатываются у него волевые качества, решительность и храбрость» (приказ командира 23-го стрелкового корпуса БВО комдива К.П. Подласа № 04 от 15 января 1937 г.)17. В такой атмосфере инициативности развиться просто невозможно…

Взаимодействие. «Взаимодействие родов войск почти отсутствует […]», – констатировал, разговаривая 12 июля 1939 г. с Г.К. Жуковым по телеграфу, К.Е. Ворошилов18. «Организовать взаимодействие в масштабе батальона и полка, – докладывал в те же дни с Халхин-Гола заместитель наркома обороны командарм 1-го ранга Г.И. Кулик, – комсостав и штабы не умеют»19. (Напомним, что практическое осуществление взаимодействия осуществлялось тогда как раз на батальонном уровне.)

А высшие командиры часто и вовсе игнорировали необходимость организовывать взаимодействие родов войск! В майских боях командование 57-го корпуса бросало пехоту в бой даже без артподготовки; в «Баин-Цаганском побоище» подобную безграмотность продемонстрировал и новый комкор-57 Г.К. Жуков. Речь идет о его знаменитом приказе 11-й легкотанковой бригаде от 3 июля 1939 г. на атаку противотанковой обороны японцев на горе Баин-Цаган без поддержки пехоты и артиллерии. Вначале, правда, предполагалось, что с танками будет взаимодействовать 24-й стрелковый полк 36-й стрелковой дивизии – но и он должен был поддерживать только один из трех атакующих танковых батальонов20. А после того, как выяснилось, что полк к назначенному времени на исходные позиции не вышел, Жуков приказал танкистам атаковать и вовсе без пехоты. Что до артиллерии, то против японских войск на Баин-Цагане перенацелили 185-й артполк РГК и артиллерийские подразделения, находившиеся на восточном берегу Халхин-Гола, но никакого взаимодействия между ними и танковыми батальонами организовано не было, и атака танков проходила и без артиллерийской поддержки…21

В своих «Воспоминаниях и размышлениях» Георгий Константинович объяснял свое решение тем, что «медлить с контрударом было нельзя, так как противник, обнаружив подход наших танковых частей, стал быстро принимать меры для обороны и начал бомбить колонны наших танков. А укрыться им было негде – на сотни километров вокруг абсолютно открытая местность, лишенная даже кустарника»22. Однако эта версия не выдерживает критики. К моменту принятия Жуковым решения на атаку без пехоты «меры для обороны» японцы уже приняли и оборону (и в том числе противотанковую) уже организовали. Правда, из донесения начальника особого отдела 57-го корпуса от 9 июля 1939 г. можно заключить, что Жуков об этом не ведал: согласно донесению, «в атаку на мощную противотанковую оборону противника» 11-я бригада оказалась брошена «в результате неверной информации» «со стороны инструктора I отдела штаба МНРА [Монгольской народно-революционной армии. – А.С.] Афонина»23. Но из текста состоявшейся в октябре 1950 г. беседы Г.К. Жукова с писателем К.М. Симоновым видно, что, приказывая атаковать Баин-Цаган одними танками, Жуков все-таки знал, что японцы уже успели закрепиться на горе и создать там противотанковую оборону. «Перетащили дивизию, – рассказывал он Симонову об обстановке, в которой принимал решение, – и организовали двойную противотанковую оборону – пассивную и активную. Во-первых, как только их пехотинцы выходили на этот берег, так сейчас же зарывались в свои круглые противотанковые ямы. Вы их помните. А во-вторых, перетащили с собой всю свою противотанковую артиллерию, свыше ста орудий. […] Я принял решение атаковать японцев танковой бригадой Яковлева. Знал, что без поддержки пехоты она понесет тяжелые потери, но мы сознательно шли на это. […] Она развернулась и пошла. Понесла очень большие потери от огня японской артиллерии, но, повторяю, мы к этому были готовы [т. е. знали, что японцы уже организовали оборону, насыщенную противотанковой артиллерией. – А.С.]»24.

Ложно и утверждение Жукова о начатой противником бомбежке 11-й легкотанковой бригады. Реконструируя картину действий советской и японской авиации утром 3 июля 1939 г., В.И. Кондратьев не обнаружил в советских источниках упоминаний об ударах японских бомбардировщиков по советским танкистам; таким ударам в то утро подверглась лишь 6-я кавалерийская дивизия монголов…25

В беседе с К.М. Симоновым в октябре 1950 г. Г.К. Жуков дал другое, более убедительное объяснение своему решению бросить танки на Баин-Цаган без поддержки пехоты: «создавалась угроза», что японцы «сомнут наши части» на западном берегу Халхин-Гола и «принудят нас оставить плацдарм» на восточном берегу. «А на него, на этот плацдарм, у нас была вся надежда. Думая о будущем, нельзя было этого допустить»26. Действительно, при отсутствии плацдарма наступление с целью разгрома японской группировки пришлось бы начинать с такой крайне сложной задачи, как форсирование водной преграды. Но, так или иначе, эффекта принятое Жуковым решение все равно не дало. Разгромить японскую группировку на Баин-Цагане атакой не поддержанных пехотой и артиллерией танков не удалось. Советские войска сумели сделать это только после двух суток ожесточенных боев, утром 5 июля – и только после того, как танки поддержал подошедший наконец 24-й стрелковый полк! Задержать продвижение противника вдоль западного берега Халхин-Гола (и соответственно выход его в тыл советской группировке на восточном берегу) атака танковых батальонов, по-видимому, смогла – но вряд ли эта задержка имела принципиальное значение для исхода задуманной японцами операции. В самом деле, после подхода пехоты баин-цаганскую группировку удалось разгромить даже при том, что 11-я легкотанковая после самоубийственной атаки 3 июля осталась менее чем с половиной танков. Рискнем поэтому утверждать, что при использовании полнокровной и взаимодействующей с пехотой и артиллерией бригады разгром состоялся бы даже и в том случае, если бы японцы вышли на какое-то время в тыл советским войскам, находившимся на восточном берегу…