Поэтому «Александру Невскому» было бы очень уместно сделать то, что небронированные корабли исполнить не могут: сорвать договор. К примеру, хорошая демонстрация с обстрелом мексиканских портов могла бы убедить Наполеона Третьего, что южане договор подпишут — а русских союзников не уймут. И к чему ему тогда злить уже своих союзников сепаратными переговорами, если от них не будет ни малейшей пользы?

Вообще-то за такое предложение следовало бить морду. Прилюдно. А потом пристрелить подлеца на дуэли за одну мысль о том, что русский морской офицер способен обстреливать порты нейтрального государства. Увы, второго Стекля никак не имеется. Так что приходится в воображении умыть руки, стряхнуть тяжелые грязные капли… Руки, однако, изобразили жест прямо перед носом дипломата.

— Да, мерзко, — отозвался тот, — но в истории есть, знаете ли, интересные примеры. Вот, например, рейд Горацио Нельсона на Копенгаген. Никакого объявления войны! Только внезапный огонь сильнейшего флота мира и, в дополнение к сотням орудий, торчащих из бортов, — ракеты. И что в итоге? Колонна на Трафальгарской площади.

— Дурной памятник дурному человеку, — процитировал Алексеев. — Знаете, Эдуард Андреевич, я рад, что не нахожусь на посольской службе. Это, очевидно, не мое призвание. Но я попробую что-нибудь придумать.

Увы, что-нибудь придумать, не зная ни сил противника, ни сроков, ни портов отправки, не получалось. А идти громить все, что в состоянии плавать… И посоветоваться не с кем. Что скажет Адам Филиппович, ясно наперед. Николай Федорович с ним согласится, но по другой причине. У одного личная честь превыше всего, у другого честь Родины и флага.

А тут вестовой… Приглашение. Генерал Борегар желает что-то обсудить. Отлично! Возможно, оказывая небольшую услугу союзникам, удастся отвлечься от черных мыслей о грызне наверху. Уж Густав-Тутан — без Пьера, это имя командующий обороной Чарлстона отчего-то не любит — человек ясности кристальной. У него всегда есть план, который назавтра сменится другим, не худшим… Иногда такая перемена и за час происходит! Но если идея достаточно хороша, она имеет шансы прожить достаточно долго. Такой вот отбор, почти дарвиновский. Что хорошо — по настроению генерала легко судить, на какой стадии пребывает идея. Сейчас, например — план явно на восходе. Борегара распирает энергия, он любит весь мир — даже врагов, которые, конечно, не устоят и сыграют в поддавки…

Сегодня его благодушие просто безгранично: он протягивает обеими руками кобуру с револьвером, о котором по континенту только что сказок не рассказывают. Револьвер «Ле Мата»!

— Из последней партии, — объясняет Борегар и приглаживает усики а-ля Наполеон Третий, — едва успели привезти из Франции до внезапной ссоры… Это всё коварные островитяне! Им только дай стравить приличных людей между собой. Но дело не в этом. Коммандер, вам удалось резко ослабить блокаду побережья, и это не должно остаться без награды. Ваше правительство далеко, наше возмутительно неторопливо. Потому — не откажитесь принять, в знак дружбы и боевого братства. Я слышал о попытках абордажа со стороны янки и решил, что эта машинка вам может сослужить недурную службу!

Разумеется, сразу потащил стрелять. С особым удовольствием продемонстрировал работу нижнего ствола, бьющего картечью.

— Хороший сюрприз, а в корабельной тесноте от такого не увернешься. Подозреваю, что у Семмса такого не было, иначе он подавил бы мятеж… Ну, хорошая штучка?

Алексеев искренне согласился. Оружие ему понравилось. Генерал же немедленно напустил на себя таинственный вид.

— Очень рад! Увы, покаюсь — этот великолепный револьвер всего лишь повод поговорить на стрельбище, без лишних ушей. Как вы знаете, я креол. Человек с французской кровью, рожденный в Америке. Вот именно, я в первую очередь гражданин своего штата, но кровь и язык помогают завязывать связи. Француз всегда предпочтет иметь дело с человеком, общим ему по языку и равным по культуре. Дружба же чувство прочное, и не всегда его разрывает объявленная правительством война… Иными словами, коммандер, я кое-что узнал, и это должно оказаться вам полезным. Я некоторое время колебался, ведь разгласить полученные в конфиденциальной беседе между добрыми друзьями сведения — неприлично. Но когда я увидел, как этот боров Стекль пытается толкнуть вас на верную гибель, я решил: один друг не должен обижаться, если его слова спасут другого моего друга.

Обычно Алексеев не без удовольствия отдавал должное галльскому витийству. Но теперь пришлось встрять:

— Этот «боров» — русский дипломат, ваше превосходительство!

— Да, разумеется! Простите, не желал затронуть ваши патриотические струны. Но вот не смог удержаться! Он ведь искренне думает, что он хитрый паук, сидящий посреди паутины, — а на деле Стекль всего лишь прилипшая к нитям жертва, которую настоящий паук не жрет лишь из желания приманить добычу покрупнее. И эта добыча — вы, друг мой, и ваш корабль! Видите ли, мой источник сообщает, что у Метамороса вас ждет засада. Достаточно сильная, чтобы уничтожить «Невского». Мой источник промолчал бы, но ему довелось видеть нашу армию в деле, и он догадывается, сколько вы сумеете натворить. В общем, он будет весьма рад, если «Александр Невский» предпочтет уцелеть. Это и в интересах Конфедерации, и, в конечном счете, России и вашем. А Франции потенциальные потери англичан и янки, в общем-то, безразличны. Кроме того, говоря начистоту, армия Второй империи не слишком покрыла себя славой… и ей вовсе не улыбается отдать все лавры флоту. Иными словами, наши враги грызутся, и это наш шанс! Сначала выжить, потом победить. Я, разумеется, не могу вам приказывать, но я вас предупредил. Прочее — на ваше усмотрение.

Борегар замолчал и не без интереса смотрел, как спрятавший руки за спину, нахохлившийся, будто от холода, русский офицер расхаживает вокруг. Но вот кисти снова сложены на груди, и по виду вновь — бодр.

— Спасибо, ваше превосходительство. Непременно учту при планировании операций!

Да, этот учтет. Мышление у него быстрое и острое… И пусть возвращается живой! Единственный способ для Густава Тутана Борегара иметь такого ученика, что догонит и пойдет дальше, и не ревновать его к фортуне и славе — выбрать моряка. Да и что славы в том, что лев воспитает львенка? А тут кит! Кит-убийца, джентльмен в черно-белом… Да, на русского моряка похоже!

Борт покрыт лесами. Вот оно, преимущество брони из полос: для ремонта даже в док заходить не нужно. Рабочие облепили выбоины, как муравьи. Разбирают броню, восстанавливают дубовую подложку. Стучат топоры, гремит клепка. Дерево и железо, прошлое и будущее — рядом, в одном корабле…

И — девушка в сером. Сама… нет, навестить Уэрту он собирался. Но…

— Michman Алексеев! Мне нужно с вами поговорить, Evgeniy Ivanovich…

Он как друг семьи и сотрудник погибшего отца давно стал для нее мистером Алексеевым! Изредка мелькает даже не вполне приличное «Юджин» — что делать, если люди способны понять, каково это — терять близких, и не сметь обернуться, прервать работу… Боевую. Спасательную.

У него на «Невском» погибли только друзья… но ведь и они оставили в сердце пустоту. У Берты погиб отец. Ей было неизмеримо хуже. Она девушка — а реветь смела разве в подушку. Все, чем смог помочь Алексеев, — правильно помолчать рядом, через очередную кальку. Бдение по умершему — испанский обычай, это он узнал потом. Никто не говорил ни слова — кроме чертежей.