Исправник и дежурный чиновник непонимающе уставились на него.

– Воровка убегла! – закричал Иков, вскакивая. – Мы поймали, а вы прошляпили! Держи ее! – и, не дожидаясь подмоги, бросился в погоню.

9

Фудель упирался, не желая уходить. Пушкин чуть не силой вывел его за ворота и отвел подальше от окон. Чтобы пристав не смог заметить. Или любопытная мадам Медгурст. Если снотворное не подействовало.

– Что это значит, господин полицейский? – спросил Фудель, освобождая локоть.

– Не исполнили обещание, не зашли ко мне в сыск, – сказал Пушкин.

Юноша поморщился.

– Приношу свои извинения. Был занят наследством. Поэтому меня надо хватать?

– Вы не арестованы и не задержаны. Зачем пришли к Живокини?

– Сугубо по личному делу.

– Решили проведать тетушку с утра пораньше?

– Вера Васильевна меня пригласила! – с вызовом бросил Фудель. – Этого достаточно?

Ему очень хотелось отделаться от навязчивого полицейского, но деваться было некуда: сугробы и соседний дом преграждали путь.

– Живокини пригласила вас вчера поздно ночью?

Нельзя было ожидать такой осведомленности от полиции.

– Ну да… Вы правы… Сказала, чтоб заглянул, – смущаясь, ответил Фудель.

– Вчера дала денег?

– Откуда вы… – спохватился он, но было поздно, пришлось договаривать: – Да, немного.

– Сколько?

Какие все-таки бестактные люди служат в полиции. Так и норовят заглянуть в чужой кошелек.

– Двести рублей, – пробормотал Фудель.

– Купюры новые или мятые?

– Новые… Но откуда вы…

– Вера Васильевна протянула их вам или просунула в щель между дверью и косяком?

Что тут сказать? Недаром говорят, что у полиции везде глаза и уши. Фудель окончательно растерялся.

– Просунула… Но как…

– Мадам Живокини сама разговаривала с вами через дверь?

– А кто же еще?!

– Узнали ее голос?

– Это моя тетушка!

– Когда бывали у нее последний раз?

Чтобы не соврать, Фудель старательно вспомнил.

– На Рождество заехал Анну Васильевну поздравить, ну и к ней заглянул…

– То есть неделю назад?

– Ну почти… На прошлое Рождество…

– Вы видели, как Вера Васильевна выиграла на рулетке?

– Видел, – выдохнул Фудель. – Что-то невероятное… Никогда не знал, что тетушка Вера играет. Но как! Волшебство! Фантастика! В четыре удара взять невозможную сумму.

– Она играла, как мадам Терновская?

– Нет, на zero не ставила… Безо всякой системы, как будто точно знала, когда надо ставить… Невероятно… Так вы позволите сделать ей визит?

Или Фудель настолько глуп, или наивен. Что, в общем-то, тоже не добродетель. Или мастерски притворяется.

– Живокини ушла с выигрышем?

– Уехала на пролетке… Деньги завернула в платок. – Фудель показал, как это происходило. – Сдернула с плеч, насыпала, связала концы и побежала с узелком…

– Платок тот же, в котором Вера Васильевна была на оглашении завещания?

– Именно тот… Светлый, с бутонами… Немодный, старит ее ужасно…

Пора было явить ридикюль, который прятался за спиной.

– Разве не в этом она принесла деньги с рулетки? – спросил Пушкин.

Фудель сощурился, как полагается модному юноше разглядывать ветхий ридикюль.

– О нет, в платке… Позвольте, я узнаю эту вещь… Это же ридикюль Анны Васильевны… Она набивала эту ужасную сумку, словно бочку с огурцами.

У юного денди были смутные представления, как солят огурцы.

– Все же позвольте навестить Веру Васильевну. – Он показал, что хочет протиснуться между Пушкиным и сугробом. – Для меня и сто рублей не лишние.

– Откуда у господина Лабушева деньги, чтобы ставить два вечера на рулетке?

Удивляться Фудель «натурально устал», как было модно выражаться.

– Наш милейший Петр Ильич заложил брильянтовые запонки… И распрощался с ними навсегда! Так вы позволите…

– А у вас откуда средства на рулетку?

– Одалживаю у друзей… Кредит мой закрылся… Позвольте навестить тетушку…

– Госпожа Живокини сегодня ночью умерла, в дом нельзя, – сказал Пушкин. – Прошу вас сегодня прибыть в 1-й участок Арбатской части и дать показания о вашем ночном визите. Более не задерживаю…

Пушкин развернулся и пошел в дом, оставив Фуделя в сугробах.

Трашантый дописал протокол и закрыл папку. Пристав дал себе слово быть любезным с чиновником сыска. Но как сдержаться, когда господин этот вошел и стал рыскать по гостиной, потом исчез в комнатах и не вернулся, пока там все не обшарил. Поборов себя, пристав был любезен.

– Что-то пропало? – спросил он дружелюбно.

– Платок Веры Васильевны.

– В прихожей висит. Не заметили?

– Заметил. Не тот…

– А какой вам нужен?

– Светлый в ярко-алых бутонах.

– Простите, зачем вам какой-то дамский платок?

– В нем были деньги, – ответил Пушкин, озираясь.

Нефедьев не мог понять: над ним издеваются или он в самом деле чего-то не понимает?

– Алексей Сергеевич, дорогой, ну давайте будем разумны, – постарался он разрядить напряженность. – Согласитесь с очевидным: Живокини совершила самоубийство. Хорошо?

Ответа не было. Пауза затягивалась. Пристав не привык, чтобы таким манером отталкивали руку дружбы, которую он протягивает.

Пушкин положил ридикюль на стол перед Трашантым.

– Никодим Михеевич, занесите эту вещь в протокол…

Помощник глянул на Нефедьева и получил одобрительный кивок: что угодно, лишь бы отвязался. Пристав был сама любезность:

– Так что – найдем понимание в простейшем вопросе?

– Прошу, чтобы доктор Преображенский срочно извлек пулю из виска убитой и сравнил с той, что хранится у него в спичечном коробке, – ответил Пушкин и добавил: – А там посмотрим, как решить задачу.

Пристав так и не понял: это согласие или новая хитрость?

10

На открытом пространстве не скрыться. Тверскую площадь, на которую выходил полицейский дом, Агата пробежала так быстро, что чудом не поскользнулась. Грузные мужчины не были столь проворны. Исправник, два городовых во главе с купцом Иковым берегли себя и проклинали дворников, которые не посыпали площадь песком. Погоня отстала уже на десяток шагов. Агата свернула налево, на Тверскую. Тут бежать нельзя, иначе первый же прохожий вцепится или подставит подножку. Она стала быстро маневрировать в толпе, нагибая голову, чтобы шляпка потерялась.