Тем более главное счастье заключается в другом. Макару становится всё лучше и лучше, он иногда вовсе отказывается от трости и постепенно увеличивает прогулки. Посторонний человек уже и не заметит, что с его походкой что-то не так. Остались только шрамы, да и то едва заметные.

Макар решился на корректирующие процедуры после нашего разговора. Мы вместе посмотрели фотографии, которые вышли после аукциона фонда Барова, и подумали, что так будет лучше. Профессиональный грим скрывал то, что в обществе принято считать уродством. Я позвонила Алексу и спросила, какие операции нужны, чтобы добиться такого же долгосрочного эффекта. Он дал мне контакты пластического хирурга, который принял нас уже на следующей неделе.

— Я перестану пугать детей, — подшутил Макар перед приемом. — Особенно маленьких.

— Ты уже подумываешь о малышах?

— После того, как Марина обрадовала новостью, только об этом и думаю.

Кажется, первый звонок Марина сделала именно мне. Она разволновалась, словно я могла как-то ее осудить и приняться отговаривать, и начала разговор с того, что сдала все тесты и состояние ее здоровья позволяет родить ребенка.

Почти также она волновалась перед знакомством Макара с моей мамой, она давала напутствия брату и умоляла поменьше шутить на грани фола. Она зря нервничала, Макар очаровал мою маму одним фактом, что он живой и реальный. Нет никакой секты, в которую угодила ее дочь, или ее буйных фантазий. А есть красивый успешный мужчина с серьезными намерениями.

Я по-настоящему счастлива за Марину. И за Когсворта, который светился от счастья, как новогодняя гирлянда. Они решили поменять климат и уехали в Сочи, где Когсворт нашел новую должность. Ему предложили поуправлять службой безопасности одного крутого отеля на побережье. Его хозяин, Матвей Рубежанский, когда-то дружил с Макаром, так что ему хватило одной рекомендации, чтобы сразу сделать Когсворта начальником.

Нас теперь постоянно зовут в гости под отечественные пальмы. Мы планируем приехать к ним в октябре, мы с Макаром как раз вернемся в Россию, а Кирилл будет в этих числах на тестах на сочинской трассе. У брата тоже случились перемены: он перешел в другой дивизион, получив поддержку фонда Барова, и теперь выступает в серьезных гонках.

— Переживаешь за него? — спрашивает Макар, обнимая меня со спины. — Гонки так и не ушли из нашей жизни.

— Я беспокоюсь, да, — я киваю. — Но я постоянно напоминаю себе, что на обычных дорогах случается больше бед, чем на гонках.

— Жизнь вообще опасная штука.

— Но оно того стоит.

— Определенно, — Макар вдруг звучит серьезно, стирая шутливый тон. — Я рад, что не сдался тогда… что встретил тебя, Саш.

— А я, что поехала на ужасной машине в долгую дорогу и сломалась рядом с твоим домом.

— О! Ты, наконец, признала, что твоя машина была ужасной?

— Я учусь признавать свои ошибки. Беру пример с одного мужчины.

— Это когда я ошибался?

— Когда вставал с коляски. Когда спорил с Мариной. Когда уволил Игоря. Когда…

— Ладно, ладно!

Макар обнимает меня и утягивает под себя, не давая продолжить.

— Главное, что я не ошибся в главном. Я не дал тебе уехать из моего дома.

— До сих пор держишь, — я улыбаюсь.

— И буду держать. Никуда не отпущу. Даже не надейся.

Конец