Плечи у меня ныли, бицепсы горели огнем. За сегодняшний день я уже в четвертый раз выполнял пятьдесят отжиманий подряд.

Мы находились в тренировочном лагере уже три недели, а я все еще не мог скрыть пренебрежительное выражение лица. Назовем это психологией Носочного Мальчика, но единственный взрослый человек, которого я считал авторитетом, самоустранился от моего воспитания много лет назад. В школе и позже в колледже это принесло мне репутацию морального урода. Здесь я получал отжимания. Сотни отжиманий.

– Ты хвастун, Тёрнер?

– Сэр, нет, сэр!

– А мне кажется, ты тот еще хвастун. Три недели ты расхаживаешь тут с таким видом, будто твое дерьмо не воняет.

«Тридцать семь. Тридцать восемь»

– У тебя проблемы с субординацией?

– Сэр, нет, сэр!

Страдальчески кривясь, я доделывал последние десять отжиманий, что в сумме давало двести за сегодняшний день. И не факт, что это конец.

– Не ври мне, Тёрнер, черт тебя дери! Спрашиваю последний раз, и если ты не скажешь мне правду, будешь чистить сортир собственной зубной щеткой. У тебя проблемы с субординацией?

– Сэр, да, сэр!

Сержант-инструктор Денрой наклонился, так что я увидел его налитую кровью физиономию и бьющуюся на шее жилку.

– Ты надо мной издеваешься, Тёрнер, черт тебя дери совсем? Ты, наверное, Эйнштейн, раз у тебя проблемы с субординацией, но ты все равно записался в армию. Дерьмо вместо мозгов. У тебя вместо мозгов дерьмо?

– Сэр, нет, сэр! – процедил я сквозь зубы.

«Сорок восемь, сорок девять…»

– Самое настоящее дерьмо. Поднимай свою задницу!

Я прыжком выпрямился и встал по стойке «смирно», а холодный дождь стекал по моей форменной рубашке, промокшей насквозь. Ноющие руки покрылись гусиной кожей.

Все это время наша рота стояла по стойке «смирно» и смотрела, как я отжимаюсь, вместо того чтобы отправиться на ужин. Сержант прохаживался взад-вперед перед строем, заложив руки за спину, и дождь стекал по его непромокаемому плащу.

– Вот что я успел узнать про нашего Эйнштейна. Он не любит начальство, обожает отжиматься и быстро бегает. Быстрее вас всех. Мы же не смиримся с таким положением вещей? Конечно, нет. Мы сделаем из вас, слизняков, приличных бегунов. Рота Б, бегом, марш! Пятьдесят раз по пятьдесят ярдов!

Никто не заворчал, никто не проронил ни слова, никто даже не ссутулился, но я чувствовал волну враждебности и усталости, исходившую от роты. Конец дня, время еды, и холодная изморось нисколько не поднимала ребятам настроение.

– Конечно, вы можете подумать: «Сержант, но ведь сейчас время ужина!», но мне плевать, сколько сейчас времени, вонючие недоноски! Если у вас проблема, разбирайтесь с Эйнштейном. Бегом, марш!

Сержант велел мне стоять по стойке «смирно», а пятьдесят ребят из роты Б побежали к столбику, отмечавшему дистанцию в пятьдесят ярдов, потом помчались обратно – и так двадцать пять раз. К тому времени как последний бегун вернулся в строй, большинство новобранцев прожигали меня злобными взглядами, ясно дававшими понять, что грядет расплата.

Ужин и свободное время прошли спокойно, но когда после восьми вечера я вернулся из душа в казарму роты Б, то обнаружил, что возле моей койки стоят, небрежно к ней прислонившись, Сэм Брэдбери и Айзек Эриксон. Коннор и еще пара ребят играли в покер в углу, остальные читали, спали или писали письма домой.

– Хочешь, чтобы тебе надрали задницу? – сердито спросил Эриксон. – Ты что, мазохист?

– Я ненавижу бегать, Тёрнер, – сказал Брэдбери. Серьезный, тихий парень, он смахивал на консультанта из магазина дорогой электроники, который в один прекрасный день, возвращаясь с работы, свернул не туда и оказался в армии. – Я хочу сказать, я просто до чертиков не люблю бегать. С нас довольно.

Эриксон скрестил толстые руки на груди.

– Может, сержант не будет обращать внимания на твою ухмыляющуюся рожу, если я ее хорошенько разукрашу.

Остальные парни почуяли кровь и разом повернулись, мрачно глядя на меня. Я приготовился к драке. Инстинкт уличного бойца из южного района Бостона гудел у меня в крови, подпитываемый ненавистью в глазах сослуживцев. Эта злость придавала мне сил на беговой дорожке, и мне ее недоставало. До сих пор я даже не осознавал, как сильно скучал по этому чувству. Если я ввяжусь в драку, то проиграю, но, по крайней мере, физическая боль позволила бы мне немного отвлечься на залечивание ран. Я подошел к Айзеку вплотную и уставился ему в лицо.

– Тебе меня не напугать, Эриксон, но ставлю пятерку за старание.

Он отпихнул меня.

– Пошел ты, Тёрнер. Это было последнее предупреждение.

– А разве похоже, что мне нужны твои предупреждения?

Через толпу протолкался Коннор и вклинился между мной и Айзеком.

– Остыньте. Вашу. Мать, – отчеканил он. – Мы тут всего три недели, парни. До окончания подготовки мы все успеем побывать на месте Уэса.

– Сержант заставляет его отжиматься не меньше трех раз за день, – сказал Эриксон. – А теперь он и на нас будет отыгрываться.

– Ненавижу отжимания почти так же, как бег, – проворчал Брэдбери, ни к кому конкретно не обращаясь. – Может, это была плохая идея – записаться в армию.

– Все путем, парни, – заверил остальных Коннор. Он улыбался спокойно и расслабленно, как будто мы сейчас отдыхали на пляже где-нибудь на Багамах, а не надрывались до седьмого пота в Южной Каролине изо дня в день. – Уэс все понял, правда? Он прикроет нашу спину, верно?

Я кивнул – ради Коннора. Я прикрываю его спину и больше ничью.

– Ага, ребята, – пробормотал я. – Все путем.

Мгновение мне казалось, что ничего не путем и мое избиение состоится, как и запланировано, но под доброжелательным взглядом Коннора все разошлись, хотя многие смотрели на меня волками.

Коннор покачал головой:

– Старик…

– Знаю.

– Завязывай с этим выражением лица.

Он слегка похлопал меня по щеке и рассмеялся, когда я отпрянул. Коннор наслаждался жизнью. Физически он был хорошо подготовлен, и тренировки ему были нипочем.

Инструктор по строевой подготовке жучил его не меньше остальных, но Коннору было все как с гуся вода. И ребята его любили.

«Другими словами, для него жизнь почти не изменилась».

– Сыграешь с нами? – предложил он, кивая на стол, за которым играли в покер.

– Нет, я собирался написать Ма. – Я покосился на Коннора. – Ты будешь писать Отем?

– Ага, надо бы, – ответил Коннор. – Я скучаю по ней.

– Правда?

Он уставился на меня.

– Разумеется, я скучаю. Вот только писать письма я не мастак. Кстати, ты мог бы написать вместо меня, раз уж ты все равно собрался строчить письма.