идеализированных картин (вроде картины Сателя). На фотографии, снятой в 1950 году, мы видим женщин в светлой легкой одежде, в обуви на каблуках, с заколотыми волосами (илл. 6.11); у женщины в белой блузке на переднем плане на руках нет перчаток. Однако контраст между двумя женщинами на переднем плане и остальными семью на заднем (слишком по-разному они одеты, слишком разные у них выражения лиц) создает впечатление постановочности. И даже неважно, по своему ли желанию эти женщины переобулись из рабочих сапог в туфли и сняли косынки, или же их попросили сделать это по случаю визита фотографов на стройплощадку: фотографии вроде этой показывают, что обозначать присутствие женщин на стройках было важно, пусть даже оно изображалось совершенно нереалистично.

Илл. 6.9. Строительство здания МГУ. 1951 г. Собрание ЦГА Москвы

Илл. 6.10. Строительство здания МГУ. 1951 г. Собрание ЦГА Москвы

Илл. 6.11. Строительство здания МГУ. 1951 г. Собрание ЦГА Москвы

Идеализированные изображения жизни высотниц обычно шли в паре с рассказами о тех правах и привилегиях, которые Москва предоставляла молодым рабочим. По словам М. Наконечной, которая в феврале 1951 года устроилась лепщицей на стройку МГУ, жизнь женщины-строителя сулила большие перспективы и открывала широкую дорогу в будущее. Она пришла в бригаду строителей МГУ, уже имея некоторый профессиональный опыт. Однако в этой работе она видела просто ступеньку, с которой можно подняться выше и достичь большего. В 1952 году девушка написала: «Мы строим – мы учимся! Эти слова стали девизом для многих молодых строителей… В нашей бригаде почти все мечтают об учебе в университете и в институтах». Наконечная писала, что уже понемножку учится заочно, а когда университетское здание будет достроено, собирается перевестись на географический факультет МГУ[645].

В позднесталинский период мысль о том, что молодые рабочие со временем станут студентами университета, находила широкую поддержку[646]. Рисунок, опубликованный в 1950 году в журнале «Крокодил», развивал эту тему: молодая женщина (вроде Наконечной) укладывала кирпичи на стройке МГУ (илл. 6.12). «Когда вы окончите?» – спрашивал ее молодой человек. «Здание – в 1951 году, а университет – в 1956!» – отвечала та. Создавая типаж высотника, стремящегося подняться вверх и по социальной лестнице, писатели и художники проводили параллели между строителями небоскребов в послевоенной Москве и выдвиженцами начала 1930-х – рабочими, которые непрерывно росли и быстро продвигались в начальство на больших стройках первой пятилетки[647]. Однако обещания, которые скрывались за этим сравнением, оказывались на поверку пустыми. Стремительный карьерный рост, наблюдавшийся повсеместно в 1930-е, в послевоенные годы просто не требовался в таких масштабах. Теперь Советскому государству было выгоднее укреплять свои отношения с теми, чей профессиональный взлет произошел десятилетием раньше, чем впускать в ряды управленцев и интеллигенции новое поколение рабочих. По замечанию Веры Данэм, «большая сделка», заключенная между послевоенным сталинским государством и советским средним классом, пошла во вред рабочему классу[648]. К низким окладам и убогим жилищно-бытовым условиям, с которыми рабочие мирились в 1940-е, добавлялись все более суровые законы, вносившие в разряд преступлений прогулы и смену мест работы[649]. Так что в реальной жизни восхождение по социальной лестнице в годы позднего сталинизма было задачей не из легких даже для московских высотников.

Илл. 6.12. Крокодил, 30 сентября 1950 г.

Наземные силы

Помимо того, что Великая Отечественная война стала стимулом для строительства советских небоскребов, она же нанесла столь обширные потери и разрушения, что осуществление масштабных строительных проектов становилось маловероятным. Послевоенный дефицит приводил к сильной конкуренции из-за стройматериалов, оборудования и рабочей силы между коллективами управленцев, руководившими стройками в разных местах Москвы. Стройматериалы часто поставлялись с опозданием или вовсе не поставлялись, а оборудования и инвентаря вечно не хватало. Начальники строительства всех небоскребов жаловались и на нехватку квалифицированных рабочих.

Некоторые начальники строительства так привыкали к дефициту и поставкам с опозданием, что когда внезапно все шло по плану, они оказывались к этому совершенно не готовы. В октябре 1947 года Андрей Прокофьев, начальник УСДС, в панике обратился к Молотову из-за нехватки сапог. Прокофьев, отвечавший за строительство одновременно МГУ и небоскреба в Зарядье, был так удивлен своевременным прибытием рабочих на стройплощадку, что сразу же сообщил Молотову об отсутствии необходимой экипировки. УСДС срочно требовались дополнительные 500 пар сапог[650]. А потом, всего через несколько дней после того как вопрос с нехваткой сапог был решен, Прокофьев написал Берии и попросил, чтобы МВД выделило для строек в Зарядье и на Ленинских горах 4 900 заключенных ИТК (их еще называли «спецконтингентом»). УСДС все еще не хватало рабочих рук, хотя оно с трудом могло одеть и обуть тех, кто уже работал на стройплощадках. В данном случае рабочие требовались Прокофьеву не для строительства небоскребов, а для возведения жилья для высотников в Кунцеве и для тех, кто работал на промышленных и деревообрабатывающих предприятиях УСДС за пределами Москвы[651].

Борьба за рабочую силу, столь необходимую для строительства высотных зданий в Москве, не прекращалась. Одним из следствий войны стало резкое уменьшение количества мужчин трудоспособного возраста, поэтому в советской строительной отрасли ощущалась острая нехватка рабочих рук. Помимо демографического кризиса, наблюдавшегося в СССР, людей было просто очень трудно завлечь на стройки. Как отмечает Дональд Фильцер, в первые послевоенные годы почти никто не хотел идти в строители. Например, Министерство промышленности строительных материалов сообщало, что «почти невозможно уговорить солдат, которым предстояла скорая демобилизация, пойти работать на стройку»[652]. Труд был тяжелый, а платили мало. И все-таки у начальников строительства московских небоскребов имелся доступ к особым трудовым резервам, на какие в те годы мало кто из других начальников мог рассчитывать.

Московские небоскребы относились к числу приоритетных строительных объектов послевоенного периода. Совет Министров неоднократно подчеркивал, какое значение придается монументальному строительству в столице, упоминая о большом количестве рабочих, привлекаемых к сооружению небоскребов. Постановление Совета Министров, выпущенное в августе 1947 года, разрешало в 1947–1948 годах въезд в Москву и проживание в ней 23 тысячам новых рабочих и членов их семей[653]. За этим в марте 1948 года последовало распоряжение, призывавшее Министерство трудовых резервов обеспечить приезд 6 тысяч рабочих, набранных из сельского населения[654]. А в августе 1948 года вышло постановление «О мероприятиях по ускорению строительства нового здания МГУ», в котором Министерству трудовых резервов поручалось обеспечить