Пока они шли стылым монастырским коридором, аббатиса, не глядя ни на кого из гостей, молвила:

– Вам приготовлены гостевые комнаты. К утренней мессе я разрешаю вам не ходить. Утренняя трапеза – в шесть. Советую не опаздывать, потому что немедленно после трапезы вам надлежит покинуть нашу обитель.

Катя с Ленчиком на ходу переглянулись в полумраке коридора: сурова настоятельница, нечего сказать.

– Я надеюсь, вы сумели успокоить сестру Магдалину, – продолжала на ходу аббатиса (ее слова гулко разносились под сводами темных монастырских коридоров). – Ради новообращенной сестры мы делаем очень много поблажек. Разрешили, например, вам посетить ее, хотя обычно это возбраняется. К тому же, вы думаете, я не знаю, что она пользуется компьютером и телефоном? Конечно, великолепно знаю. Но… Пока закрываю на это глаза. Чересчур суровыми требованиями можно сломать человека. Ограничение свободы должно быть осознано личностью и стать для нее необходимостью.

«Звучит как афоризм, – подумал на ходу Ленчик. – Подумать только! «Ограничение свободы должно быть осознано личностью и стать для нее необходимостью». Как какое-нибудь изречение Маркса или Бакунина».

Но вот они и пришли. Разумеется, Катю и Ленчика поместили в разных кельях. Помещение, в которое аббатиса завела Ленчика, оказалось совершенно таким же, как у сестры Магдалины: голые каменные стены, казарменная койка, маленькое окно.

Дверь захлопнулась, загремели ключи – его заперли.

«Можно подумать, – усмехнулся про себя Ленчик, – я собирался шляться ночами по монастырю, смущать целомудрие юных монахинь». Нет, после сегодняшнего безумного дня шляться ему ровным счетом никуда не хотелось. Он присел на койку и тут же понял, как хочет спать. Слишком многое вместил этот день (как, впрочем, и все последние дни). Долгую поездку от Мадрида к морю… Затем – известие об убийстве девушки в Гибралтаре… Смертельную гонку за солнцем по горной дороге… Монастырь, кельи и дикий компьютерный ролик про бешеных пуделей… Из последних сил юноша разделся, дрожа от монастырского холода, залез под одеяло и через мгновение уже погрузился в черный сон без сновидений.

16 марта, 0.25. Катя

А у Кати – ее тоже зачем-то заперли в келье – достало сил помыться под рукомойником. Девушка смыла макияж – она нанесла его далеким утром, еще в Мадриде… Затем она поставила заряжаться выдохшийся телефон (розетка, единственная из возможных примет цивилизации, находилась под столом). Потом, наконец, разделась и нырнула под одеяло – и в это мгновение зазвонил воспрянувший мобильник. Катя чертыхнулась и босиком по ледяному полу подскочила к нему. Глянула на дисплей: номер подавлен. Нажала кнопку приема.

– Да! – гаркнула она по-русски. Надо думать, голос ее прозвучал настолько недовольно, что в трубке воцарилось оторопелое молчание. – Я слушаю вас, говорите! – перешла она на английский.

– Катюша, я тебя разбудил? – раздался извиняющийся голос Паоло Брасселини.

– Разбудил! – отрезала она.

– О, ради бога, извини меня. Но я так хотел услышать твой голос!

– Ну что? Услышал? – усмехнулась она.

– У тебя все в порядке?

– Более-менее.

– Скажи мне, дорогая Катюша: какие у тебя планы на завтра?

– Я ушла в монастырь.

– Что-о?!

– Да, в самом деле. Я сейчас в средневековой келье, стою босиком на каменном полу.

В действительности она уже уселась на табуретку и прислонила голые ступни к теплой стене.

– Тебя заточили туда русские бандиты, да? Могу я тебе чем-нибудь помочь?

– Не надо мне ни в чем помогать. Я пошутила. Завтра я, так и быть, выйду из монастыря.

– Катюша, мне необходимо тебя увидеть. Ты мне не звонила, и тогда я, на свой страх и риск, взял билет из Нью-Йорка до Рима. Рейс «Дельты» прилетает в двенадцать тридцать по среднеевропейскому времени. Скажи мне, где ты находишься, и я, немедленно по прибытии, вылечу к тебе из Рима…

«Рим… И Ленчик тоже говорил, что он нашел очередной ключ и им сейчас надо ехать в Рим… – кольнуло Катю тревожное чувство. – Может, звонок Паоло и его разговор про Вечный город – не случайное совпадение?.. Ах, нет, это уже паранойя! В стиле Ленчиковых радиомаячков».

– Что ты молчишь, Катьюша?

– Я думаю.

– А хочешь – приезжай ко мне в Рим. Ты ведь никогда не была там, верно? Он удивительный!.. И я собираюсь провести в нем пару дней. У меня в Риме есть апартаменты, и для меня будет огромным счастьем видеть тебя в гостях. Тебя, – поправился синьор Брасселини, – и твоего племянника, конечно, тоже. Хочешь, я оплачу вам билеты до Рима – из любого пункта, где бы вы сейчас ни находились…

– А если мы в Антарктиде? – пошутила Катя.

– Но в Антарктиде нет монастырей!.. – без тени юмора возразил модельер. – Впрочем, если вы в Антарктиде, мое предложение все равно действительно.

– Ладно, завтра посмотрим, – смягчилась девушка. Всегда подкупает, когда слышишь, что мужчина ради тебя готов на любые траты. – Позвони мне утром, Паоло. Утром – я имею в виду, по нашему, среднеевропейскому времени.

– Я буду в полете, не знаю, удастся ли позвонить с борта самолета.

– Тогда звякни, как прилетишь.

– Хорошо. Обязательно. Извини, что я тебя разбудил.

– Ничего, я тебя уже простила.

Катя нажала на «отбой». Задумчиво посмотрела на трубку и тут вспомнила, что во время сумасшедшей гонки они так и не договорили с русской девушкой из Рима. С единственной европейкой из списка невест, которую она ни о чем не предупредила. И та не знает о грозящей ей опасности.

Катя нажала кнопку повтора последнего номера. Плевать, что уже второй час ночи, – жизнь и здоровье девушки дороже.

Но бесполезно: в трубке долго слышались длинные гудки, а потом сработал автоответчик.

Ну что ж, Катя сделала все, что могла.

С чувством выполненного долга она оставила мобильник заряжаться, на всякий случай выключив звук, а сама нырнула на белоснежные простыни под шерстяное одеяло и мгновенно уснула.

16 марта, 05.30. Леня

Ленчик проснулся от скрежета ключа в дверном замке. Потом в дверь просунулась голова настоятельницы, провозгласила: «Трапеза через полчаса», и дверь захлопнулась, но ее уже не заперли. В келье было совсем темно, спать хотелось зверски, и тогда юноша, чтобы снова не уснуть, сделал над собой усилие, откинул одеяло, вскочил и подбежал по ледяному полу к окну. Распахнул ставни – и в первый момент остолбенел от открывающегося перед ним вида. Солнце еще не встало, но уже было вполне светло. Прямо перед глазами возвышался огромный, величественный снежный пик. Вечные льды и девственный снег тускло поблескивали в утреннем мороке. А ниже пика – и ниже уровня глаз – висела сплошная курчавая волна белых облаков. Вся земля с ее домами, трафиком, людьми, проблемами, бедами и суетой казалась навсегда отгороженной этой завесой. Хотелось думать о вечном, несуетном – и молиться, хотя Ленчик и не знал ни одной молитвы. «Я вернусь сюда, – решил Леня, – когда решу удалиться от мира. В старости, когда успею как следует нагрешить». И он живо сунул заледеневшие ноги в кроссовки и бросился к рукомойнику умываться.