И так до тех пор, пока муж не ушел от нее, и он бросил ее, прежде чем она успела сама уйти от него, потому что он вроде как был, но вроде его и не было, при этом он желал прикасаться к ней, но знает ли он, что она чувствовала… ты хотя бы имеешь представление о том, каково это, Алистер…

И каково ей было, когда он ее бросил, и как она увидела его в тот вечер на рождественском представлении, как это вновь помогло ей ощутить себя нормальным человеком, и она впервые почувствовала нечто иное, кроме отчаяния, которое долгие годы преследовало ее из-за того, что она заставила себя сделать то, что от нее потребовала сделать собственная мать…

Так что брось меня, если хочешь, а когда я убью себя, спляши на моей могиле, потому что я вижу это в твоих глазах каждый день, вижу, как ты этого ждешь. Как ты сравниваешь меня с ней и проклинаешь тот день, когда я позвонила тебе по телефону и сказала, что ушла от него, дорогой, приезжай ко мне, потому что я спала с тобой и думала, что мне судьбой предназначено быть с тобой после этого, потому что зачем иначе я спала с тобой, если это было не навсегда?

Маккеррон накричал на нее. Хотел даже ударить, чтобы заставить замолчать. Только и всего. Но потом она замолчала на целых двое суток и не выходила из своей комнаты, и он начал опасаться, а также начал надеяться, и спросил себя, что такого случилось с ним, что страх и надежда стали для него одним неразделимым целым? Да, я спас ее, подумал он. Я спас ее, разве не так, спас от мужа и кошмарной ее жизни с ним, но кто теперь спасет меня самого?

Он встал в темноте с кровати и подошел к окну. Дорога рядом с домом была подсвечена слабым лунным светом. Вдоль другой стороны улицы тянулась живая изгородь, отгораживавшая владения фермера. Там, в тени, виднелась человеческая фигура. Она явно замерла в ожидании, следя за домом. Лили Фостер, подумал мужчина. Кто же еще может бродить, как зомби в ночи, в надежде, что их постигнут всяческие беды?

Выданное полицией предписание не остановило ее. И Алистер всегда знал, что так и будет.

Она была переполнена ненавистью. Пока она не добьется того, чего там она добивалась, она не оставит их в покое. Правда, теперь Фостер стала намного умнее, чем вначале, когда появлялась в пекарне, когда пыталась забраться в дом Маккеррона, когда преследовала их с Каролиной, когда что-то кричала им издалека и вблизи и когда подбрасывала к порогу какашки, дохлых птиц и тому подобную мерзость.

Даже если он позвонит в полицию в такой поздний час, она исчезнет прежде, чем полицейские прибудут на место. Так будет, даже если Лили и не увидит, как он подойдет к телефону, наберет номер и шепнет: «Она вернулась, она возле дома, она угрожает своим присутствием, она хочет причинить нам вред, и вы должны помешать ей».

Полиция приедет, но не найдет на траве у изгороди никаких следов. Пусть земля там и мягкая, Лили Фостер теперь умная, она знает, где ей стоять, и никаких следов она не оставит.

Он был беспомощен перед лицом ее постоянного присутствия. А она как будто ожидала каждого шага внутри дома, которые сделают он или Каро.

Боже, подумал Алистер, что такое со всеми нами? Уилл мертв, брак Чарли трещит по швам, сам я – муж, получивший отставку в собственном доме, а Каро… Кем она теперь стала? В кого превратилась? Он давно не узнаёт в ней ту женщину, на которой когда-то женился, всем сердцем испытывая надежду на лучшее будущее.

Теперь это сердце принадлежит Шэрон. И поскольку сегодня ночью ему не спится, он поедет к ней. Поэтому Маккеррон обулся, спустился по лестнице и вышел на улицу. Оказавшись в ночной тьме, он даже не пытался приглушать рев мотора своего хлебного автофургона. Ехать к Холси восемнадцать миль, и он быстро домчит туда, как будто полетит над дорогой. Потому что в конце пути его ждет любимая женщина.

У него был свой ключ от ее дома, и Алистер вошел внутрь. Тихо, почти на цыпочках, в полной темноте он поднялся по лестнице.

Шэрон не завешивала шторами окна своей спальни. Как выяснилось, она никогда этого не делала. Ей нравилось, когда лунный свет скользил по ее комнате, нравилась возможность видеть звезды, и она видела их, потому что окно было на задней стене дома и выходило на выпас, и не было никаких барьеров, кроме ограждения из колючей проволоки и темнеющего леса вдали.

Она спала, и Маккеррон застыл, не сводя с нее глаз. Он позволил себе ощутить силу своего желания. С Шэрон, если им будет дана свобода идти по жизни своим путем, все казалось возможным. Ему пришло на ум слово «да», и это «да» включало в себя все, что отметало прочь такие вещи, как долг, обязательства, обещания… Он сказал себе, что, если останется с Каролиной, то не проживет и дня.

Алистер поклялся, что не даст никаким обстоятельствам разрушить его жизнь с этой прекрасной женщиной, что сейчас лежит перед ним и безмятежно спит.

Шэрон открыла глаза. Она нисколько не испугалась и не вздрогнула, как повела бы себя любая другая женщина, разбуженная мужчиной у ее постели. Она тотчас поняла, кто перед нею, потому что сразу сбросила с себя одеяло и протянула ему руку.

На ней была тонкая ночная рубашка, сквозь прозрачную ткань которой ее ночному гостю были видны коричневые кружки сосков и темный треугольник между ног. Когда Холси с вопросительной интонацией произнесла имя Алистера, он сказал, что всего лишь хотел ее увидеть.

– Тебе не спится? – спросила она его.

Он ответил, что да, этой ночью ему не спится, но это не имеет значения, потому что ему все равно через два часа на работу.

– Тогда, может, займемся любовью? – был ее следующий вопрос.

– Нет. Я просто хотел посмотреть на тебя, – последовал его ответ.

Тогда она села в постели, сняла через голову ночнушку и бросила ее на пол, а затем легла на бок, и в эту секунду Маккеррону вспомнилась картина, которую он видел когда-то давно, в каком-то лондонском музее, куда он забрел, чтобы укрыться от неприятного зимнего дождя. На той картине была изображена пышнотелая обнаженная женщина, лежащая на боку, на которой было одно лишь жемчужное ожерелье. Руки ее были закинуты за голову, а в углу стояла… по всей видимости, служанка. «Кажется, чернокожая?» – попытался вспомнить Алистер. Этакий страж уязвимой наготы своей хозяйки.

Обнаженная женщина как будто предлагала себя художнику, как сейчас, закинув одну руку за голову, а вторую положив на бедро, предлагала ему себя Шэрон. Он придвинул к постели единственное кресло и спросил, не холодно ли ей лежать так, ничем не накрытой.

Она сказала, нет, потому что в комнате тепло. Хотя окно и было приоткрыто на ночь, никакого сквозняка не чувствовалось. Шэрон спросила, не хочет ли он лечь к ней в постель.

– Ты ведь не спал этой ночью, не так ли? – прошептала она, а потом добавила, так тихо, что ее друг не услышал бы, если бы не прислушивался: – Что она сделала?

Маккеррон помотал головой и сказал, что ей не о чем беспокоиться. Потому что она – его бодрствование и его сон. Она – земля, по которой он ступает.