Алина и Гертруда в это время сидели рядом и следили за танцующей парой. Они были довольны сегодняшней музыкой, и возбуждение их после подвижной гальярды еще не улеглось; они овевали себя веерами и, переводя дух, обменивались замечаниями.

– Какой пригожий россиянин! – блестели глазки у Алины.

Гертруда, ловя взор Морталиса, улыбнулась:

– А датчанин разве плох?

– Ах, посмотри на Ульрике! Она сегодня совсем не похожа на себя. Неужели россиянин так подействовал!… – Алина недоуменно хлопала ресницами. – Посмотри, она совсем забыла, что у нее есть жених. Ты видишь, она едва не упала господину Иоганну на грудь. Какая неловкая!… Ах, право, мне жаль Герда!…

– Герд сегодня много пьет.

– Я понимаю Герда. Ульрике так неприветлива с ним.

– Быть может, всему виной бедность Герда?.. – Гертруда поймала наконец взгляд Морталиса, и они кивнули друг другу.

– О нет! Ты не знаешь! – вдруг вспомнила Алина. – Я слышала, что Герд теперь очень богат. Его простые одежды – блажь… может, привычка… или каприз…

– Герд? Богат?..

Потом Ульрике опять играла на клавикорде. Алина танцевала с Месяцем, Гертруда с Морталисом. Бернхард Бюргер и Герд оставались за столом и, подливая один другому вина, говорили о потерянных бюргеровских кораблях. Правда, до господина Бюргера дошли слухи, будто в одной из сельских церквей где-то недалеко от Штральзунда хранится часть имущества с каких-то кораблей, но подробности ему не известны – чьи корабли, какова причина их гибели, какое время гибели, что за имущество. Для того чтобы это узнать, нужно ехать в Штральзунд. Но дела не отпускают: с одной стороны – потеря времени, которая может обернуться крупными убытками, с другой – жалкие останки кораблей. Но ехать-то все равно надо. Вот и откладываешь со дня на день… Герд же выразил готовность помочь в этом деле; он сказал, что, поскольку часто бывает в Штральзунде, мог бы заглянуть в ту церковь и осмотреть хранимое имущество, даже снять копию с описи. Бернхарда Бюргера это любезное предложение очень обрадовало. Он сказал, что если Герд сумеет что-нибудь прояснить, то Фареркомпания сверх благодарности сделает ему небольшой памятный подарок. «Пет, никакого подарка не нужно! Достаточно и того, что мы с Ульрике…» – Герд не стал договаривать. Они ударили по рукам и выпили еще вина.

Со стороны казалось – Герд так занят беседой с хозяином дома, что не замечает ничего вокруг – ни того, как переменилась Ульрике, ни того, что россиянин, с которым он недавно схватился в словесном поединке, обучился танцевать, и ни того, что Ульрике танцевала с россиянином и во второй, и в третий раз. И будто бы не слышал Герд, как этого наглеца-россиянина и прекрасную Ульрике шут Морталис объявил лучшей парой на танцах в Бюргерхаузе. И если он, Герд, в начале встречи имел основания назваться женихом, то должен был присматривать за своей невестой, дабы не иметь потом основании скрестить с застольным недругом не только речи, но и мечи, – ибо россиянин был совсем не плох собой, и немало образован, и деликатен, и умел держаться непринужденно в обществе дам – качества, которые всегда нравятся дамам. Однако Герд как будто не видел Ульрике и не замечал россиянина; Герд рассказывал господину Бюргеру, что наконец-то пошли в гору его дела, и он имеет выгодные заказы, и уже расплатился с долгами, и если ничто не изменится, то Фареркомпания может однажды обрести в его лице надежного компаньона. Герд, без сомнения, был сильный человек; даже в изрядном подпитии он хорошо владел своим лицом. И только иногда, когда в общем разговоре слышался голос Месяца, Герд слегка мрачнел и весь напрягался, словно хищная птица, приготовившаяся спрыгнуть со скалы и расправить крылья.

С приходом темноты за Алиной и Гертрудой явились экипажи. Вскоре после них засобирались и Месяц с Морталисом. Ульрике заметно потускнела и сказала, что не терпит прощаний. Она спросила только, когда «Юстус» покидает Любек, и, узнав, что через день-другой, – после окончания шторма, – поднялась наверх в свою комнату.

Герд покинул Бюргерхауз вместе с Месяцем и Морталисом. Прощание их было прохладным, но предупредительно вежливым. Герд выразил надежду на то, что они еще встретятся и обменяются речами. «Встретиться? Конечно, – ответил Месяц. – И очень возможно, в этом доме». Тогда Герд неожиданно искренне рассмеялся и, сделав легкий поклон, сказал: «Вряд ли такая возможность повторится!…». Затем он пошел вверх по улице и быстро скрылся в темноте. А Месяц и Морта-лис стали спускаться к Траве.

Едва только Герд исчез из виду, как Морталис завел разговор об Ульрике и сказал, что только Богу с Его непознаваемым разумом и высочайшим провидением способно создать двоих людей, как одного человека, и разбросать их на разные концы земли, одного в Германию, а другого в Московию, чтобы потом свести их па один короткий вечер и показать им -вот, вы один для другого, вы танцуете, вы веселы и прекрасны, и нет никого, кроме вас, но ждет вас разлука, – и тут же, не дав им толком объясниться, развести их… А если бы капер не потопил англичан, то «Юстус» не подобрал бы их, и Морталис, не зная господина Иоганна, зажил бы на Эзеле тихой и размеренной пастырской жизнью, а господин Иоганн прошел бы мимо города Любека и не предполагал бы даже, что в этом городе есть Бюргерхауз, и в нем живет его прекрасная Ульрике, и ждет его, отказывая всем женихам… На эти приятные речи Месяц ответил добросердечному Морталису словами благодарности и прибавил, что если бы все обстояло именно так, как обсказал Морталис, то следовало бы еще поблагодарить капера, потопившего англичан. Что же касается Ульрике, то Месяц признался – действительно, она все перевернула в нем и стала любезна его сердцу, и уже за одно это он готов возносить бесконечные хвалы Господу. Месяц с удовольствием повторил бы прогулку под окнами Ульрике и не устрашился бы падающего горшка, лишь бы еще хоть разок взглянуть на нее. Морталис, человек наблюдательный, как все люди, посвятившие долгое время наукам, сказал, что и Ульрике с самого начала не замечала никого, кроме господина Иоганна, и не умела скрыть, что он пришелся ей по душе, -и оттого так накинулся на него этот пренеприятный тип Герд…

Так Месяц И ученый датчанин за доверительной сердечной беседой шли вниз по улице, а лица прикрывали от встречного ветра полями шляп; и больше глядели под ноги, чтобы не оступиться, и потому не сразу заметили, как четыре фигуры, закутанные в плащи, одна за одной, выскользнули из какого-то проулка и преградили им путь. И только когда в нескольких шагах от них послышался холодный шумок вынимаемых из ножен мечей, Месяц и Морталис посмотрели перед собой и остановились. Тут же, сквозь посвист ветра, расслышали шаги сзади – там еще четверо были на подходе. Осмотревшись и увидев, что путей для отступления нет – справа и слева дома, прилепленные друг к другу, будто ласточкины гнезда, – Месяц здраво рассудил, что, пока им еще не ударили в спину, есть, хотя и не великая, возможность прорваться. Он шепнул о том Морталису и, обнажив свой меч, бросился вперед, отбил два клинка, направленные ему в грудь, кого-то сшиб наземь ударом плеча, но упал сам, споткнувшись о того человека, которого повалил. Здесь сноп искр ударил ему в лицо – это чей-то меч, направленный в него наугад, прошел мимо и искрошился о камень мостовой. Когда Месяц поднялся, то успел еще отбить меч, занесенный над головой Морталиса. А датчанин, должно быть, замешкался в самом начале: гладиус его был необычайно длинен – старый добротный рыцарский клинок, – и извлечь его из ножен одним движением оказалось не очень-то легко. Вот от той задержки Морталис едва и не поплатился собственной головой. Зато когда он сумел обнажить меч, то нагнал на врагов немало страха. Изо всей силы датчанин крутанул гладиус над головой. Противники его, как один, присели. И удар, – бесспорно, внушительной силы – пришелся в стену ближайшего дома, да прямо по окну. Вышибив все стеклышки, рассекши оконный свинец, клинок намертво засел в толстой балке. От того в доме произошел большой переполох: там закричали, забегали, зажгли свет. Но для Месяца этот свет быстро погас, ибо на голову ему набросили сзади мешок, а руки выкрутили за спину. Так же поступили и с Морталисом, который после своего великолепного удара оказался безоружным. Затем эти неизвестные люди, бранясь и поддавая своим пленникам кулаками под ребра, оттащили их подальше от места схватки, где бюргеры уже подняли шум. Месяца и Морталиса обыскали и начали браниться еще больше, когда обнаружили в их кошельках всего несколько датских далеров… «Он гнусный лжец!… – воскликнули люди в плащах. – Он клялся колоколами Санкт-Мариснкирхс, что при этих иноземцах полным-полно серебра». – «Мерзавец!… – согласились с ними другие. – Стоило ли из-за этих грошей звенеть железом!…» Потом люди в плащах стали совещаться – как им поступить с пленниками и каким образом выжать из всего происшедшего сколько-нибудь значительную сумму; и они не придумали ничего лучшего, как отвести «пустых» иноземцев к нему самому и испросить за них вознаграждение.