Дети поют: «С днем рождения!», и Исаак понимает, что занавес вот-вот упадет.

– Вы в порядке? – повернувшись к нему, говорит Кайл, он находится очень близко и вместе с тем уходит все дальше и дальше.

Исаак хочет сказать ему, что он не просто в полном порядке, что если бы Кайл мог чувствовать то, что чувствует он, – приближение, неотвратимость тумана и ту ясность, когда он находится внутри этого белого горячего тумана, что он не один, то не было бы нужды в вере и сомнении. Исаак хочет сказать, что десятилетия, когда он ждал, что Господь проявит себя, чтобы превратить эти поганые десятилетия в правду, которая имеет обратную силу, наконец уступили место откровению, и что Кайл должен заткнуться, все должны заткнуться, чтобы Исаак мог погрузиться в молчание и слушать.

* * *

Он просыпается в доме Фомы.

Исаак никогда не любил просыпаться в одиночестве.

Он находится в детской спальне, которую сейчас занял Кайл, хотя, судя по тишине, комната сейчас пуста.

Он находит Кайла в общей комнате.

Он находит Кайла лежащим на прелестной молодой жене Фомы.

Он возлежат вместе в темноте, возлежат в библейском смысле, и затем, когда все кончено, неподвижно лежат вместе, пальцы Кайла вцепились в прелестные волосы прелестной молодой жены.

Исаак молча наблюдает.

Исаак думает о том, что он никогда так не улыбался, как после этого. Для него каждый раз это было словно впервые, и, кроме удовольствия, здесь ощущается боль и что-то другое, почти невыносимое. После разрядки остается пустота, ощущение, что он отдал что-то важное; когда они лежат, горячие, липкие и влажные, ощущается предчувствие того, что скоро она уйдет и заберет это с тобой.

– Тебя не беспокоит, что детям промывают мозги? – шепчет Кайл прелестной молодой жене. – Я имею в виду – они думают, что за пределами этой долины больше ничего нет. Они думают, что мир кончился и, кроме них, больше никого не осталось. Они не хотят и слышать о чем-то другом.

– Они же дети, – говорит она. – Мы знаем, что для них лучше всего.

– Но ты-то знаешь, что все это дерьмо?

– Это неважно.

– Еще как важно! – говорит Кайл, но говорит это мягко, осторожно проводя пальцем по ее щеке, словно говорит ей, какая она красивая. – Это все ложь. А старик…

Она подносит палец к губам.

– Отца надо слушаться, – говорит она и с недоумением смотрит, когда он начинает смеяться.

* * *

Возможно, думает утром Исаак, это был только сон – вроде тех снов, когда он убивает своих сыновей и их алая кровь течет по его рукам, вроде тех снов, когда видит живыми отца и мать. Иногда он думает, что и весь прежний мир тоже был сном – видеоигры, аппараты для приготовления фруктового мороженого, скейтборды и домашние задания – все это коллективная фантазия, от которой они вместе очнулись.

Но если это и сон, он был послан ему не зря.

Кайл предлагает ему пойти погулять. Но Исаак – старый человек, уставший и слабый, говорит он. Посиди со мной, говорит он, в спальне старого убежища, где мы с твоим дедушкой когда-то спали бок о бок.

Койки все еще там, сохраняемые для следующих поколений, и Кайл устраивается на одной из них, а Исаак – на другой. Исаак помнит прежние музеи, когда он вместе со своими одноклассниками толпой двигался через какие-тобезмолвные помещения, а взрослые на них шикали; он помнит водную битву в ванной с каким-то косоглазым мальчишкой; он помнит все великолепие тележки со сладостями в кафетерии, ешь – не хочу; он не помнит, и никогда не мог вспомнить, что находилось за всеми этими стеклянными панелями и в чем там заключался смысл. Он предполагает, что этот музей когда-нибудь станет своего рода библией, рассказывая свою историю после того, как уйдут рассказчики.

– Я ухожу, – говорит Кайл.

Исаак слишком стар, чтобы сделать вид, будто это его удивляет. Разве кто-то другой когда-нибудь делает что-то другое?

Он хоть и старик, но по-прежнему осторожен, поэтому говорит Кайлу, что уходить не надо.

– Ты же мой племянник, – говорит Исаак. – Твоя семья здесь.

Кайл качает головой.

– Я сам не знаю, чего я ищу, Исаак, но… дело не в этом.

– А в чем же?

– Наверно, я по нему скучаю, – говорит Кайл. – По моему дедушке – по твоему папе. Как подумаешь, получается просто забавно. Он ведь вырастил нас обоих. Пожалуй, я всегда думал, что мы вроде как братья. И я думал, что, возможно… нет, это глупость.

– Что? – подталкивает его Исаак, хотя он едва прислушивается; в голове крутится слово братья, истинный смысл которого постепенно становится ему все яснее.

– Видишь ли, ты ведь появился первым, не так ли? Я всегда немного этому завидовал. Ты знал его совсем другим, может, таким, каким он был на самом деле. И он сначала любил тебя. Возможно, он и любил тебя больше всех, хотя и поступил с тобой как последний негодяй, вот так тебя бросив.

– Он должен был так поступить.

– Угу. Ну да. Первенец – это что-то. Думаю, он был хорошим отцом моему отцу, но у меня такое ощущение, что он никогда его сильно не любил. Пожалуй, я всегда предполагал… Нет, я не знаю, что я там предполагал. Я думал о том, что ты больше похож на него или больше похож на меня, или что мы могли бы, как я сказал, быть братьями. Семья – это больше, чем кровь, как всегда говорил твой папа. Возможно, он пытался рассказать мне о «Детях» или о чем-то похожем, не говоря о них – не знаю. Возможно, он пытался предупредить меня, чтобы я тебя не искал. Но я все-таки рад, что нашел тебя, Исаак. Возможно, мне следовало с тобой познакомиться. Кто знает – может, это твой Бог привел меня к тебе, желая, чтобы ты со мной познакомился, верно? – Он протягивает руку. – Мы ведь братья?

Все это время Исаак пытался понять, в какой истории он участвует и как должны разворачиваться события. Все это время он ничего не понимал, отвлеченный хитросплетением отцов и сыновей, племянников и жен.

Братья!

Два брата, к одному из них Бог благосклонен, другой скитается в холодной пустыне, завистливый и потерянный. Один брат стал пастухом своего стада, другой был отвергнут и мечтал о том, чтобы узурпировать все, чем обладал его брат: его жизнь, землю и наследие. Один говорит правду, другой прибегает к обману, чтобы получить преимущество, он предлагает прогуляться с ним в поле и за любовью скрывает противоположные чувства. Оба рождены стать отцом всех людей, а не смотрителем своему брату.

Он чувствует себя глупо из-за того, что не видел этого раньше, и благодарит Бога за данный ему шанс правильно понять эту древнюю историю. На сей раз, в этом новом мире, праведный брат не так легко пойдет на бойню. На сей раз праведный брат будет жить.

* * *

Как и ее предшественники, библия Исаака – это частично история, частично свод законов. Вот каковы указания его Бога: