– Как ощущения?

– Бывало хуже, – прошелестел летчик. – Давно я здесь?

– Третьи сутки. Раны сами по себе неопасные, внутренние органы не задеты. Проблема в том, что потеряно довольно много крови и началось воспаление. Перевязали бы вовремя, да с мазями, все было бы намного проще. Но сейчас все хорошо, покой и уход, и время, конечно, вот все, что нужно.

– Спасибо, доктор.

Дальше Северов просто заснул, но на этот раз это был просто спокойный сон, а не бред. Когда Олег открыл глаза, то картина за окном не изменилась. Опять то ли утро, то ли вечер. Оказалось, утро, а проспал он целую ночь. Пить можно было без ограничений, принесли также немного, граммов сто, куриного бульона. В течение дня бульон давали еще несколько раз. Олег чувствовал себя значительно лучше, немного поговорил с врачом. Тот вдруг сказал, что, пока Северов был без сознания, он каждый час докладывал наверх (многозначительно поднял палец) о его состоянии. На следующий день к бульону добавилось отварное мясо, пропущенное через мясорубку. Самочувствие улучшалось быстро, до нормы было, конечно, далеко, но Олег надеялся, что организм, как и ранее, стремительно наверстает упущенное. Еще через день принесли одежду, разрешили вставать в туалет, к питанию добавили картофельное пюре и негустые каши. Лежать и смотреть в потолок было невыносимо, поэтому Олег стал выползать в коридор, подходить к окнам. В коридоре солидные мужчины в больничных пижамах разглядывали Северова с удивлением, по их лицам Олег понял, что его принимают за сынка какого-то высокого чина, который пристроил чадо в генеральский госпиталь. Такое вообще-то не приветствовалось, поэтому реакция раненых военачальников была летчику понятна, тем более что в лицо его не узнали, а фамилию – видимо, по соображениям секретности, – изменили.

Еще более усугубило негативное впечатление появление Тимофея Кутькина. Тот приехал в госпиталь вслед за Северовым, только вечером следующего дня. Расположился он в одном из домиков обслуживающего персонала, где ему выделили угол за ширмой. Впрочем, он возвращался туда только ночевать, да и то не сразу, караулил валявшегося без сознания командира. Появление гвардии старшего сержанта (это звание Тимофей получил совсем недавно) в безупречно сидящей форме, имеющего солидные боевые награды, было воспринято немногочисленными пациентами как дикость, унизительную блажь родителей, заставивших заслуженного солдата ухаживать за их сынком. Кутькин награды снял уже на следующий день, подосадовав, что не догадался сделать этого сразу, но было уже поздно, многие их заметили. Хотя лечащимся военачальникам было о чем поговорить и без персоны Северова, некоторые громко пообещали, что выведут кое-кого, страдающего барскими замашками, на чистую воду. Тимофей был человеком немногословным, поэтому попытки разговорить его со стороны некоторых пациентов ни к чему не привели. Он отмалчивался, а когда пара наиболее активных генералов попыталась давить лампасами, изобразил то ли хронически тупого, то ли контуженого. Тут же рядом как бы случайно нарисовался особист и попросил любопытствующих пройти с ним. Что он им говорил, неизвестно, но попыток расспрашивать Кутькина больше никто не делал.

В один из дней неожиданно приехал Жуков. Северов только что позавтракал и собирался дошаркать до библиотеки, взять новую книгу, как открылась дверь палаты и вошел маршал в наброшенном на плечи белом халате.

– Здоро́во! – Георгий Константинович осторожно пожал раненому руку. – Выглядишь уже ничего, а у Верховного в кабинете видок был как у привидения!

– Георгий Константинович, я же не знаю ничего! Объясните, что вообще это было?

Маршал замысловато выругался.

– А ни один нормальный человек ничего и не понял. На что Октябрьский рассчитывал, когда тебя в таком виде в Москву тащил, неизвестно. Претензий к тебе ни с какого боку и быть не могло. Да и черт с ним. Верховный сказал, что если ты умрешь, то жалеть о содеянном бывший командующий Черноморским флотом будет горько, но недолго. Но ты живой, так что повезло ему, отделался понижением.

Жуков коротко, но, как всегда, энергично рассказал о положении на фронтах.

Финляндия вышла из войны, граница определена согласно договору 1940 года. В Прибалтике окружена немецкая группировка численностью более полумиллиона человек. Снабжение идет только по морю, но с этим у немцев проблемы, один только отдельный гвардейский особый авиационный корпус ВВС ВМФ чего стоит. Перевозки перекрывают довольно плотно. Южнее вторглись на территорию генерал-губернаторства и в Восточную Пруссию, войска подбираются к Кенигсбергу. Еще южнее продвижение идет успешно, уже выходим к Висле. Ломиться в Чехословакию через Карпаты не стали, обходим с севера и юга. После выхода из войны Болгарии и Румынии Красная Армия продвигается в сторону Греции, Югославии и Венгрии. В Турции идет активное освоение базы Чанаккале, Черноморский флот перебазируется туда. Бывшие итальянские линкоры пришли в Севастополь, итальянские моряки расквартированы по всему Крыму, их будут использовать на восстановительных работах. Более трехсот моряков выразили желание помочь нашим в освоении техники, так что сейчас комиссия из наркомата ВМФ разбирается с новыми кораблями. Англичане подняли вой из-за нашего контроля над проливами, но «что с бою взято, то свято». Доказательства причастности членов турецкого правительства к покушению на товарища Сталина никто не может отрицать, так что все законно. А что заранее не предупредили, так ведь секретность! В Северной Африке ситуация наконец стала быстро меняться в пользу союзников, Монтгомери разгромил фон Арнима и быстро продвигается на запад. В Тунисе у немцев и итальянцев также дела идут неважно, так что в недалеком будущем Северная Африка будет полностью освобождена. В основном все.

– Слушай, а что, здесь весь женский медперсонал в таком серьезном возрасте? Я что-то молодых медсестричек не вижу?

Жуков достал из портфеля бутылку вина.

– Я знаю, ты не пьешь. Но, во-первых, красное вино для организма полезно. Во-вторых, может, найдешь, с кем вечером пригубить?

Жизнерадостно посмеиваясь, будущий Маршал Победы спрятал бутылку в тумбочку, извлек из портфеля украшенную изящной гравировкой фляжку.

– Трофей, коньяк. Докторов угостишь. Все, мне пора. Поправляйся, тебя ждут великие дела. Верховный тебя очень ждет, но, пока не выздоровеешь, дергать не будет.

Потом в разные дни заходили Петровский, Снегов и Остряков, не вместе, конечно, рассказывали о боевых делах, передавали приветы от Лукина и Лестева. Все были в приподнятом настроении, война явно шла к концу, хотя всем было понятно, что легкой победы не будет. Олег был очень рад их видеть, после формирования ОАГ, а затем авиакорпуса видеться с командованием бывшего Брянского фронта удавалось чрезвычайно редко, а это были люди, которых Северов искренне уважал и чью новую судьбу принимал близко к сердцу. Генералы это отношение чувствовали, Северов им тоже очень нравился, работу с ним они вспоминали с удовольствием. Заходили свои, флотские, Кузнецов и Жаворонков. Последний рассказывал о делах в корпусе: все было хорошо, Синицкий и Булочкин прекрасно справлялись. Из корпуса передавали миллион приветов, Жаворонков также сказал, что еще просили передать – любят и ждут, а о чем речь, командир сам поймет. Северов понял. И на душе сразу потеплело, возникло ощущение, что в сложной жизненной схеме, где не хватало небольшой, но очень важной детали, она наконец появилась.