Клодий некоторое время постоял возле гостиницы, устремив невидящий взгляд куда-то вдаль. Когда он наконец вошел туда, то выглядел словно префект собственной школы — честный, благородный, неподкупный.

Марк Лициний Красc теперь был так богат, что ему присвоили второе прозвище — Дивес, что значит «Сказочно богатый». И когда его вместе с Квинтом Лутацием Катулом выбрали цензором, в его карьере было уже все, кроме большой и славной военной кампании. О да, он победил Спартака и заслужил за это овацию, но шесть месяцев сражений против полководца-гладиатора, в чьей армии было слишком много рабов, лишали его победу блеска. Он страстно желал совершить нечто грандиозное — на манер Помпея Великого, спасителя отечества. Вот такой кампании. И такой репутации. Больно, когда тебя затмевает выскочка!

Красc никак не мог понять, почему Катул так недружелюбно к нему относится. Ведь Лициния Красса никогда не считали демагогом или каким-нибудь политическим радикалом. Так чем же недоволен Катул?

— Это из-за твоих денег, — ответил Цезарь, когда Красc задал ему этот вопрос. — Катул — boni, он не прощает сенаторам коммерческой деятельности. Он хотел бы увидеть в качестве второго цензора кого-нибудь другого — вот тогда оба цензора занялись бы тобой. Но поскольку ты — его коллега, он не может этого сделать. Не так ли?

— Он только потерял бы время! — надменно фыркнул Красc. — Я не совершаю ничего, чего не вытворяла бы половина Сената! Я делаю деньги с помощью моей собственности, а этим имеет право заниматься любой сенатор! Признаю, у меня есть несколько акций в компаниях, но я не вхожу в правление директоров и не имею права голоса при решении деловых вопросов компании. Я — просто источник капитала. Это ненаказуемо!

— Я все это понимаю, — терпеливо проговорил Цезарь, — и наш любимый Катул тоже. Повторяю: это из-за твоих денег. Просто старику Катулу приходится платить за восстановление храма Юпитера Наилучшего Величайшего. Ему никак не удается увеличить состояние своей семьи, потому что каждый лишний сестерций он должен тратить на строительство. В то время как ты неуклонно продолжаешь делать деньги. Он завидует!

— Тогда пусть прибережет свою зависть для тех, кто ее заслуживает! — проворчал не успокоившийся Красc.

Когда завершилось его консульство, которое он делил с Помпеем Великим, Красc занялся новым делом, начатым еще сорок лет назад Сервилием Цепионом, а именно изготовлением оружия и доспехов для римских легионов в нескольких городах севернее реки Пад в Италийской Галлии. Эту идею подсказал Крассу его большой друг Луций Кальпурний Пизон, который во время Италийской войны набирал вооружение для Рима. В этой новой сфере промышленности Луций Пизон увидел большой потенциал и так рьяно занялся ею, что заработал кучу денег. Конечно, он был связан с Италийской Галлией потому, что его мать происходила из этой страны, из рода Кальвенциев. И когда Луций Пизон умер, его сын, тоже Луций Пизон, продолжил и дело отца, и дружбу с Крассом, которого наконец убедил в преимуществах владеть целыми городами, изготовлявшими кольчуги, сабли, копья, шлемы, кинжалы. Кстати, все это вполне разрешено Сенатом.

Как цензор Красc теперь мог помочь своему другу Луцию Пизону и молодому Квинту Сервилию Цепиону Бруту, наследнику фабрик Сервилия Цепиона в Фелтрии, Кардиане, Беллуне. Италийская Галлия по ту сторону Пада уже так давно была римской, что ее жители — и галлы, и дети от смешанных браков — начали высказывать недовольство тем, что их до сих пор не признают гражданами. Только три года назад там прокатились волнения, прекратившиеся после визита Цезаря, который возвращался из Испании. И Красc посчитал своим долгом — коль скоро он стал цензором и отвечал за списки римских граждан — помочь своим друзьям Луцию Пизону и Цепиону Бруту. Он создаст огромную клиентуру для себя, предоставив полное римское гражданство всем галлам Италийской Галлии, живущим по ту сторону Пада. Все жители южнее Пада уже являлись полными гражданами, и казалось неправильным лишать гражданства их единокровных братьев только потому, что они обитают не на той стороне реки!

Но когда Красc объявил о своем намерении предоставить политические права всем италийским галлам, его коллега цензор Катул, казалось, обезумел. Нет, нет, нет! Никогда, никогда, никогда! Римское гражданство — только для римлян, а галлы — не римляне! Уже и так слишком много галлов называют себя римлянами! Такие, как этот Помпей «Великий» и его пиценские прихлебалы.

— Старый, старый аргумент, — сказал Цезарь с отвращением. — Римское государство должно быть только для римлян. Почему эти идиоты из партии «хороших людей» не могут понять, что все народы Италии везде — римляне? Что сам Рим — это фактически Италия?

— Я согласен с тобой, — проговорил Красc, — а вот Катул — нет.

Другая идея Красса тоже была отвергнута.

Он хотел аннексировать Египет, даже если это означало войну, — конечно, видя во главе армии себя лично. В вопросе о Египте Красc стал авторитетом, так как познания его носили энциклопедический характер. И каждый факт, который он узнавал о Египте, служил лишь подтверждением того, что Красc подозревал уже давно, а именно: Египет был самым богатым государством в мире.

— Только вообрази! — воскликнул Красc, впервые не выглядя медлительным и пассивным. — Фараону принадлежит все! В Египте нет такого понятия «свободная земля». Землю можно получить только от фараона, которому затем выплачивают налоги. Вся продукция Египта полностью принадлежит ему, от зерна до золота, от драгоценностей до специй и слоновой кости! За исключением хлопка. Хлопок — собственность египетских жрецов, но даже в этом случае фараон забирает себе третью часть. Его личный доход составляет по меньшей мере шесть тысяч талантов в год, и доход от страны — еще шесть тысяч талантов. Плюс еще от Кипра…

— Я слышал, — сказал Цезарь, только чтобы подразнить Красса-быка, — что Птолемеи — такие неумелые правители, что потратили все до единой драхмы.

Красс-бык фыркнул, но скорее насмешливо, чем сердито.

— Чушь! Абсолютная чушь! Даже самый неумелый Птолемей не сможет растранжирить и десятой доли того, что получает. Его доход от страны содержит всю страну: фараон платит своей армии бюрократов, своим солдатам, матросам, полиции, жрецам, он даже платит за свои дворцы. Египтяне уже много лет ни с кем не воюют, только друг с другом. И деньги просто переходят от победителя к победителю, но никогда не уходят из самого Египта. Свой личный доход фараон откладывает, а все сокровища — золото, серебро, рубины, слоновую кость, сапфиры, бирюзу, сердолик, ляпис-лазурь — он никогда не переводит в деньги и тоже приберегает. Кроме тех, которые фараон отдает мастерам и художникам, чтобы сделать из них предметы мебели или украшения.

— А как насчет похищения золотого саркофага Александра Великого? — задал Цезарь провокационный вопрос. — Первый Птолемей, названный Александром, был таким бедным, что переплавил золотой саркофаг в золотые монеты и заменил его сегодняшним, хрустальным.