– Включая деньги?

Лиза помедлила.

– Что вы имеете в виду?

Мужчина развел руками, указав на зал.

– Вас засунули в эту мрачную дыру, где почти ничего не платят, чтобы вы надрывались, спасая десятки человеческих душ. Работайте со мной, и вы спасете сотни, причем без риска задолжать за квартплату.

Лиза снова покачала головой.

– Мне действительно пора уходить.

Мужчина прошел к ней через весь зал.

– Неужели вы не хотите что-то изменить в своей жизни? Совершить нечто значительное? И важное? Помочь людям. Вы же этим занимаетесь. Это то, для чего вы родились на свет. Поработайте со мной, и вместе мы сможем помочь всему городу.

Лиза недовольно вздохнула. Она слишком долго возится с этим человеком, но что-то из сказанного им не давало ей покоя.

– Откуда вы узнали, кто я и чем занимаюсь? Вы не являетесь частью группы. Вы с кем-то из нее знакомы? Вам кто-то что-то рассказывал?

– О, доктор Сарджесон, я хорошо знаю вас. Знаю ваши работы. Ваша диссертация по методологии социологической реинтеграции – это настоящее произведение искусства, если позволите так выразиться. Я внимательно изучил ее. У вас выдающийся ум.

Ну, здорово! Значит, он маньяк, который вместо того чтобы заглядывать в окна, просиживает время в публичной библиотеке.

Лиза вдохнула побольше воздуха, чтобы высказать все, что она по этому поводу думает, как вдруг мужчина поднял руку.

– У вас есть ручка?

От неожиданности она так резко закрыла рот, что зубы ее клацнули.

– Что? Ручка?

Мужчина кивнул и вынул из внутреннего кармана красную спичечную пачку. Он повертел ее в руках, словно решая, может ли она ему еще пригодиться, затем протянул к Лизе вторую руку. Лиза нахмурилась, но как-то бессознательно залезла в сумку, вытащила из нее ручку и вложила в его ладонь.

Мужчина отошел к пианино и, облокотившись о верхнюю крышку, принялся что-то писать на открытом клапане спичечной пачки.

– Вот здесь мы находимся. Подумайте о моем предложении. Почему-то мне кажется, что вы передумаете. Когда будете готовы, приезжайте. Я буду ждать.

Он оторвал клапан от пачки и протянул ей. На белой стороне был написан адрес – где-то в Бронксе.

Она подняла глаза:

– А что такое…

– Это ваше, – перебил он, протянув ей ручку. Она взяла ее и положила в сумку.

Затем он повернулся и пошел к выходу из зала. Где-то на полпути он остановился и крикнул через плечо:

– Было приятно снова увидеться с вами, доктор Сарджесон. Надеюсь, вы примете правильное решение.

И ушел. Дрожащая Лиза осталась в зале одна.

Она стояла некоторое время неподвижно, потом посмотрела на кусочек картона в своей руке.

Вздохнув, она бросила его в сумку и вдруг осознала, что половина стульев до сих пор не убрана.

Сбросив сумку на пол, она принялась за работу. Образ странного мужчины никак не выходил из ее головы.

26 декабря 1984 года

Лесной домик Хоппера

г. Хоукинс, штат Индиана

Увидев растерянное выражение на лице Оди, Хоппер остановился и посмотрел на часы. Было довольно поздно, хотя он подозревал, что на самом деле устал больше, чем она.

Оди сложила губы в форме буквы «о».

Хоппер приподнял бровь.

– У нас вопрос с последнего ряда?

Оди скрестила руки на груди.

– Откуда ты все это знаешь? О том, что происходило с Делгадо и Лизой. Тебя же там не было.

– В смысле «откуда знаю»?

– О Делгадо и Лизе, – повторила Оди. – Тебя там не было.

– Справедливое замечание, – ответил Хоппер. – Но мы… в смысле Делгадо и я, собрали потом все это по частям. Нам пришлось допросить всех, кто имел к этому отношение, чтобы написать потом большой официальный отчет. Честно говоря, на писанину ушло гораздо больше времени, чем мы потратили на само расследование. Пришлось даже потом лететь с этим отчетом в Вашингтон и представлять его какой-то федеральной безликой комиссии, одетой в одинаковые деловые костюмы. Комиссия выжала из нас все соки, хотя для меня так и осталось загадкой, кто они такие были. – Хоппер усмехнулся. – В общем, на самом деле это некий итог.

Оди медленно кивнула, но по выражению ее лица Хоппер понял, что она все еще сомневается.

– Конечно, я признаю, что некоторые сведения были слишком отрывочны. Мы постарались сделать все возможное, чтобы ничего не упустить, но у нас никогда не будет полной картины того, что происходило и что при этом думали люди. – Хоппер наклонился вперед над столом. – Это еще одна сторона работы детектива. – Он подвигал обеими руками ладонями вниз по столу так, будто раскладывал невидимые карты. – Ты берешь разрозненную информацию: заявления, материалы допросов и то, что сумел добыть сам, и выясняешь, как это все сочетается. Это нелегко, потому что иногда бо́льшая часть информации не имеет смысла и показания свидетелей – не то, что происходило на самом деле, даже если они абсолютно уверены, что говорят правду. Хоть я и рассказываю тебе эту большую историю, но делаю это только сейчас, спустя годы, потому что она сидела в глубине моего сознания достаточно продолжительное время. Иногда только так можно оглянуться назад и понять, что случилось на самом деле.

Он откинулся назад, положив руки на колени, и пожал плечами.

– И даже теперь остались некоторые пробелы, которые требуется заполнять – даже если нет полной уверенности в своей правоте. Но, как я уже сказал, – это часть работы. Детектив должен собрать все, что знает, и расследовать преступление, надеясь при этом, что если он все сделает как можно более тщательно, то дело не рассыплется.

Оди смотрела на стол. Хоппер не мог прочитать выражение ее глаз, но не был уверен, что ему это нужно. История была большой, запутанной и, черт возьми, оказалась намного длиннее, чем он предполагал.

И довольно мрачной.

Он не осознавал этого, начиная свой рассказ, и, как бы ни подвергал ее цензуре для Оди, все время задавался одним вопросом – не слишком ли он далеко зашел? С другой стороны, он должен рассказать правду о том, что произошло – не только ради нее, но и ради себя. Эти воспоминания ему не доводилось прокручивать в голове уже очень давно, но Оди хотела… и нуждалась в том, чтобы знать о его прошлом.

Но… может, история о сатанинском культе и серийном убийце была не тем крутым приключением, о котором стоило знать его юной падчерице. Он попытался вспомнить, каким был в ее возрасте и как мог отреагировать на тот же рассказ.

Но вряд ли это воспоминание даст ему какие-то ответы.

Он снова наклонился над столом.