– Это Вулбридж, сэр, – негромко сказал он в трубку, – дело сделано, дельта-хоутел[59]. Да, сэр. Мозги по всей машине. Так точно, сэр. Семпер фи.

Ни снайперской винтовки, ни снайперской позиции на наблюдательной башне пожарного участка так и не нашли. Потому что не искали.

У снайпера на башне была достаточно примечательная фамилия. Он был не чистокровным буром, его отец, тоже военнослужащий, познакомился с его матерью в Новом Орлеане, на улице Декатюр во время новоорлеанского карнавала. Именно девичью фамилию матери офицер избрал, когда получал чистые документы прикрытия. В конце концов, у него должны были быть какие-то легальные документы, чтобы под ними проходить во всех списках, служить на флоте и чтобы на них начислялось жалованье.

Фамилия была Ландрю.

Говорят, что традиции – повивальная бабка могущества. Руководствуясь этой мудростью, мы устроили новогодний бал в кое-как восстановленном Голубом дворце.

Именно новогодний – по нескольким причинам. Первая – Новый год праздник более-менее нейтральный, хоть у мусульман и свое летосчисление, ведущее свое начало не от Рождества Христова, а от Хиджры, переселения пророка Мухаммеда – все равно большинство мусульман отмечает и общепринятый Новый год. Вторая причина – мне хотелось, чтобы на балу был Государь, а по традиции в Рождество он должен присутствовать на рождественском балу в одной из столиц Империи. Так и решили – что везде будут идти рождественские балы, а мы проведем новогодний! Опережая всех![60]

В Собственной, Его Императорского Величества Канцелярии меня буквально облаяли, поняв, что я хочу пригласить Его Величество в зону необъявленной войны, точно так же и еще более недоброжелательно к моей идее отнеслись начальник дворцовой полиции и глава императорского конвоя. Но я идею свою протолкнул: достаточно было звонка в Константинополь и десяти минут разговора. Все-таки старая дружба с Императором – это сила.

Почему я вообще за это взялся? Хороший вопрос – некоторые газеты обвинили меня в том, что я устраиваю пир во время чумы. Но я с ними был не согласен. Людям, и не только тем, кто живет здесь, но и тем, кто, рискуя жизнью, восстанавливает здесь все, нужно было дать хотя бы на один вечер кусочек нормальной жизни. Кусочек жизни из Санкт-Петербурга, Константинополя, Москвы, Гельсингфорса. Напомнить о том, что не все на свете сводится к кровавой клоаке, к пропитанным ненавистью городам и селениям, к обстрелам и подрывам. Мы пришли сюда для того, чтобы за год преобразить страну, сейчас я, многие из тех, кто работал здесь, начали понимать, что на это потребуется как минимум одно поколение, поколение людей, которое не будет помнить, каково было при шахиншахе, кому нечего будет забывать и прощать. И показать, как будет, заложить традиции – это было важно, по крайней мере для меня.

Люнетта, когда я ей сообщил, что будет бал, – сначала расцвела, потом, наоборот, нахмурилась. Битые полчаса я потратил на то, чтобы выяснить, что произошло. Оказалось – она не хочет идти на бал, потому что опасается, что там будут люди, которые будут знать о том, чем занималась ее мать и где выросла сама Люнетта.

Вот так вот. Отцы поели кислых плодов – а у детей на зубах оскомина.

Как-то раз мне попало в руки творение британского современного прозаика… даже имя его не помню, в котором была высказана удивившая меня мысль – что бывшие проститутки – самые лучшие жены на свете. Помню, как я изумился тому, что прочитал, – кому как, а по мне, это страшный позор, ложащийся не только на тебя, но и на весь род. Связаться с падшей женщиной! Повести ее к алтарю… кто венчать-то согласиться?! Книжку я захлопнул с чувством брезгливости.

А вот теперь – я задумался…

Из всех женщин, с которыми я имел дело, немногие оставили в моей душе какой-то след. Но те, кто оставил, оставили чувство боли. Не проходящей, напоминающей о себе раз за разом боли, боли, которая приходит, когда, казалось бы, уже все. Ксения растила нашего сына и ощетинивалась, как кошка, когда мне приходило в голову побыть немного с ним – она считала его своей собственностью и ничьей больше – и что мне делать? Отбирать? Юлия оставила после себя такое, что и до сих пор становится больно, когда думаешь о ней. Марианна… я не знаю, что это такое, североамериканки к этому проще относятся, это у нас – я возвращаю ваш портрет, я о любви вас не молю. Люнетта – отличалась от всех них.

Она годилась почти что мне в дочери и была поразительно светлым человеком. Не знаю, как она сумела это сохранить, растя не в самой моральной обстановке, но в ней совершенно не было того, что было в других женщинах. Ревность, мучительная потребность все контролировать, какие-то выяснения отношений, постоянная неудовлетворенность непонятно чем. Хуже всего было с Ксенией – она испытывала просто физическое удовольствие от власти и от манипулирования. Николай был совершенно не таким, в душе он был простым человеком, а Ксения была именно такой, видимо, в деда. Мэрион, с которой я жил какое-то время в Ирландии, бестия, совмещавшая чтение Троцкого, свободный секс и учебу в университете на факультете экономики, могла расцарапать тебе все лицо, если ей что-то не нравилось, но морально она не давила. А вот Люнетта – в ней не было ни одного из недостатков, которые я познал в женщинах. Она радовалась каждому прожитому дню, она совершенно спокойно воспринимала, что хозяин в доме мужчина, она искренне радовалась любому подарку и даже доброму отношению к ней. При этом она не была забитой и пугливой, как женщины из арабской глубинки, просто…

Просто я начал задумываться о создании семьи в последнее время. Вот и все. Отец тоже создал семью поздно, до этого не позволяла служба… вот и вышло то, что вышло. Я его даже не помню… так, смутный силуэт и крепкие руки, на которых я сижу. Я свалился с ветрянкой – иначе вполне мог бы оказаться тогда в Багдаде…

Объяснив Люнетте, что сын не несет греха отца, и это даже в Библии сказано, я отправил ее вместе с другими немногими дамами в Верный, один из ближайших оплотов цивилизации, на предмет заказа подходящего платья. В Багдаде тоже можно было заказать – но это не совсем то, к тому же я хотел, чтобы Люнетта посмотрела Россию. Посмотрела, как там живут люди.

На Николая давила дворцовая полиция, в конце концов, он для них – всего лишь закрепленный, а не Император, и история России двадцатого века, когда мало кто из Государей умер в постели своей смертью – заставляла их нервничать. Договорились вот о чем – Николай приедет на бал ровно на несколько часов, после чего вертолетом вылетит на авианосец «Цесаревич Николай», стоящий в Персидском заливе, и там уже поздравит командный состав армии, казачества и флота, который доставят туда.