– Ты что, разделась? – спросила Пулька и чуть было не врезалась в светофор.

– Конечно! Ему ведь мать денег заплатила!

– Чтоб он на тебя на голую посмотрел?

– Чтоб порчу снял. Вы прямо как из деревни! Все эти маги говорят, что меня кто-то сглазил и пока порчу не снимут, я так и буду пить! А что я, пью, что ли?

– Но как ты могла перед каким-то там… раздеться! – недоумевала Пулька.

– Да какая мне разница. Мне с матерью спорить по утрам резону никакого: голова с похмелья раскалывается. Так вот, легла я на стол, и он так медленно на меня надвигается.

– И что?

– Приблизился, взял яйцо и начал у меня его на животе крутить. Крутил, вертел, а потом говорит: «Сейчас если расколю и оно будет тухлым – на тебе страшная порча». Разбил об угол стола… Девочки, вы не представляете, какая вонь пошла, а яйцо внутри и вправду тухлым оказалось! Подменил, гад, пока я с закрытыми глазами лежала, и с матери денег содрал!

– Слушай, Анжел, а как это ты пить-то каждый день умудряешься? Тебя же Нина Геннадьевна под домашним арестом держит?! – полюбопытствовала я.

– Ой! Ну, вы и вправду как из деревни! Улучу момент, стащу у нее немного деньжат, и пока она там гадает вечерами, я к концу простыни кулечек привяжу и хрясть в окошко, а там подруга ловит – и ей хорошо, и я не в обиде!

– Что это за подруга?

– Соседка с нижнего этажа. А куда мы все-таки едем?

– Уже приехали, вылезайте, – скомандовала Пулька и шепнула мне: – Надо было все же договориться с Никитой Платонычем на полгода ее заблокировать, совсем дошла до ручки, даже детей не вспоминает!

Мы вошли в какое-то больничное помещение, вывески на дверях не было – наверное, в целях предотвращения побегов тех пациентов, которые ни в какую не хотят возвращаться к трезвой жизни.

– Чего это вы там шепчетесь? – забеспокоилась Огурцова.

– Анжел, пойдем, отдельный кабинет закажем, а девочки нас тут подождут, – и Пуля схватила ее за локоть.

– Куда мы приехали?

– Кутить приехали! В номера! – утешила Огурцову Пулька.

– Чо ж сразу-то не сказали?! – воскликнула та и галопом поскакала по коридору.

В ожидании подруг Икки все уши мне прожужжала про то, как она обрела блаженство, когда наконец помирилась с Овечкиным, и о том, что во время разлуки их любовь только укрепилась. Я была очень рада за нее, но по-настоящему счастливой я почувствовала себя, когда через двадцать минут увидела в конце коридора Пульку с Анжелой. Они шли и ругались.

– Ты посмотри, в кого ты превратилась? В бомжиху! И недовольна еще чем-то! Детей забыла, мужа забыла!

– Из-за этого мужа я и пить-то начала!

– Нечего было за него замуж выходить!

– Мне плохо, меня теперь тошнит! У меня голова кружится! Я сейчас упаду! – орала Огурцова на весь этаж. Мы с Икки подлетели к ней, а Пулька холодно сказала:

– Она врет. Никита Платоныч предупредил, что возможно легкое головокружение и подташнивание.

– Какие же вы!.. А еще подруги! – укоризненно воскликнула «болящая» и бодро зашагала впереди нас.

– Пуль, заедем еще в одно место. Тут недалеко, мне надо Николаю Ивановичу лекарства купить.

– Да конечно, все равно я сегодня не работаю из-за жертвы мужниного алкоголизма.

Наконец-то я выполнила поручение Николая Ивановича, купив ему «Суньмувчу» и «Чих-пых» (от «Трик-трах» меня отговорили, сказав, что этот препарат вызывает некоторые нежелательные побочные эффекты, а именно: непроизвольное мочеиспускание). Я села в машину, и меня будто током ударило – Огурцова сбежала!

– Где Анжелка? – в ужасе спросила я.

– Да вон она у пивной палатки стоит, проверяет, как на нее блокировка повлияла.

– Зря вы ее одну отпустили, – с беспокойством заметила я, но через пять минут Огурцова вернулась и пораженно сказала:

– Надо же, все желание отбили. Даже пива не хочу.

Она молчала до самого дома, и нельзя было понять, радует ли ее тот факт, что ей даже пива не хочется, или нет.

– Девочки, а я ведь не сегодня-завтра уезжаю, – сказала я.

– Куда это? – хором спросили они (даже Анжела встрепенулась).

– К маме, на дачу, но это ненадолго.

– Знаю я, как ненадолго. В прошлый раз обещала недельки на две, а проторчала там три месяца почти! – припомнила мне Икки.

– Тогда были проблемы с транспортом, а теперь лето – в любой момент могу уехать.

– И все-таки я не понимаю, как твоей маме каждый раз удается тебя уговорить! Одни торговцы тухлой селедкой чего стоят! – проговорила Пулька.

– Я ни за что не пойду в этот магазин на площади!

– И не вздумай! А то, не ровен час, эта Эльвира Ананьевна тебя за своего Шурика выдаст!

– Ох! Не приведи господь! – набожно прошептала Анжелка и три раза перекрестилась. По-моему, с ней происходила обратная метаморфоза – она снова превращалась в правильную, набожную адвентистку с православным уклоном (или наоборот).

Мы доставили госпоже Нине ее «открывалку для пивных бутылок» на полчаса раньше, чем было указано в расписке, не сломанной и ржавой, а совершенно обновленной, с заново отлакированной деревянной ручкой и хорошенько заточенной – настолько, что стоило только Анжелке влететь в квартиру, первыми ее словами стали:

– Немедленно уничтожить в доме все предметы мракобесия и язычества! – Еще не успел зажить фингал под глазом, а наша подруга снова превратилась в праведного ревнителя церкви. (Только бы вот знать, какой именно?)

Госпожа Нина смотрела на дочь с открытым ртом, та влетела в комнату и принялась крушить магические шары, кристаллы, бубенчики, выдергивала торчащие отовсюду тлеющие индийские палочки, бросала на пол и топтала ногами.

– Анжела наконец-то излечилась от пьянства, – пролепетала я, и мы с подругами поспешили удалиться, предоставив матери с дочерью выяснять отношения без свидетелей.

Я распрощалась с Икки и Пулькой. Теперь между ними отношения обострились: Пулька держала на Икки злость из-за ее примирения с юбочником и предателем Овечкиным – так, что Икки даже слезу пустила и попросила меня побыстрее приезжать.

Итак, все дела в Москве были сделаны. Анжелка избавлена от пристрастия к зеленому змию, Иннокентий стал «габочим человеком», Икки с Женькой помирились, Микола затерялся средь вольных просторов Украины, и Пулька снова жила дома, за Мисс Бесконечность можно было не волноваться – она находилась под недремлющим оком своего любимого Жорика, просьба Николая Ивановича была выполнена, мой роман о неземной любви, предательстве и измене был завершен и отправлен Любочке. Влас покинул меня из-за неверия в мою любовь к нему, Кронский, наверное, впервые в жизни ощутив мужскую немощь, укатил в Тибет, в надежде, что тамошние монахи избавят его от этого страшного недуга. Одним словом, ничто не удерживало меня в Москве, и я снова была свободна как ветер.