Там, где небо целуется со скалой — быть тебе дома.

Там, где ныне живые и падшие встречаются на рассвете — быть тебе дома.

Да откроет Хелингард тебе свои двери.

Да внемлет он нашим словам.

Клянёмся, что память о тебе развеется с первым порывом ветра, возносящим прах к вратам Хелингарда.

Эйрин в последний раз взглянула на лицо сына, надеясь увидеть, как дрогнут веки, приоткрывая ледяную синеву глаз… Но лицо его оставалось неподвижно. Она провела ладонью по белоснежным волосам и прикоснулась губами ко лбу, не в силах отпустить сына. Раньше эта традиция казалась ей красивой — умирающего сжигали под ритуальные песни, а потом семь ночей её народ праздновал вместе с тем, перед кем открывались врата в Хелингард. Никто не оплакивал умерших, полагая, что они обрели свободу от земных уз и приблизились к богам. Но сейчас ей отчего-то не хотелось ни петь, ни плясать под свет факелов, отпуская того, кто был ей дороже жизни.

— Рина, — мать аккуратно потянула её за рукав, привлекая внимание, — пора.

Мэрит подошла с другой стороны и взяла её под руку, провожая к маленькой закрытой пещере, куда должны были позже перенести тело Криса. Пещера была усыпана сухими ветками, которые Отчуждённые уже успели принести с поверхности. В середине стоял камень, подобный алтарю — широкий и плоский, способный вместить любое тело, готовое к путешествию к вратам Хелингарда. По краям пещеры горели факелы, освещая последнее земное убежище мёртвых.

Эйрин поёжилась, обхватывая озябшими руками плечи. К ней подошли Давен и Томми — те, кто не входил в круг семи, не должны присутствовать на ритуале омовения. Теперь же и они могли проститься с Крисом. Мужчины встали рядом.

— Держись, стрекоза. Я с тобой, — на ушко прошептал ей Давен, привлекая к себе Эйрин за талию.

— Ему там будет хорошо, мамочка, — Томми прижался головой к материнской груди и тяжело вздохнул, стараясь не заплакать. Он сильный. Ему нужно быть сильным, чтобы маме не пришлось переживать ещё и из-за него.

В пещеру вошла Вигдис, за ней — мужчины, несущие на плечах тело Криса. Его обнажённое тело блестело от масла при свете факелов. Белоснежные пряди спадали на лоб, закрывая веки. Давен прикоснулся губами к макушке любимой женщины и ласково провёл пальцами по талии успокаивающими движениями. Ему уже приходилось терять, но он не знал, как быть. Хотелось забрать её боль, впитать её подушечками пальцев… Но он понимал, что всё, что может сейчас сделать — это просто быть рядом.

Тело Криса уложили на камень. Молоденькие девочки, только-только вступившие в возраст, позволяющий войти в подземелье за яйцом — стайкой вынырнули на середину пещеры в быстром танце. Их шустрые ножки кружили вокруг ложа покойника, руки — касались его тела в неумелых движениях. Крису отдавалась последняя дань, последние почести.

Как только ритуальный танец закончился, Эйрин сняла с талии руки Давена и, на правах матери, первой подошла к камню со свечой, зажжённой от факела. Она поставила свечу в изголовье и встала рядом. Один за другим подходили те, кто хотел попрощаться с её сыном. Свечей вокруг тела становилось всё больше.

— Знал бы ты, как много тех, кто тобой дорожил, — совсем не по-детски прошептал Томми, устанавливая свечу рядом с правой рукой брата. Агаша, стоящая рядом, только молчаливо кивнула головой.

Как только была поставлена последняя свеча, Эйрин наклонилась к сыну, прижимаясь к его лбу в последнем поцелуе, и обрушила одну из свечей на землю, богато устланную сухими ветками.

Пламя быстро побежало по дереву, поглощая его с огромной скоростью. Ведьмы поспешили выйти из пещеры, Эйрин последовала за ними. И пусть хотелось лечь рядом с сыном, всё, что ей оставалось — выйти и позволить мужчинам завалить проход большим валуном. Она знала, что совсем скоро пламя довершит своё дело. А завтра с рассветом она войдёт в выжженную дотла пещеру, чтобы собрать прах, смешанный с золой, и развеять его по ветру.

Эпилог

— Прости меня.

Он слепо щурился, отвыкший от потёмок, царящих в Регстейне. Странно было спустя столько лет смотреть в эти ледяные голубые глаза, которые даже в полнейшей темноте мерцали ярким слепящим светом. Стейн судорожно сжал пальцы, всё ещё помнящие тепло молодого упругого тела.

— Простить?

Венди вышла на свет, и он увидел, как за последние двадцать лет её чёрные волосы превратились в серебряные водопады, как те лунные струи света, что они ловили на берегах Вольденграса. Венди, потерявшая свою царскую осанку, немного сутулилась. Стейн шумно вздохнул, чувствуя, как сырой и затхлый воздух заполняет лёгкие. По воздуху летала пыль, золотясь в тусклых лучах солнца, что проникали через отверстие в сводах пещеры. В груди защемило от красоты и тоски. Впервые за двадцать лет он почувствовал, что находится дома.

— Я доверилась тебе, — её голос звучал еле слышно, но Стейну казалось, что он громким эхом разлетается по всему Регстейну, — я провела тебя коридорами подземелья, потому что ты так хотел. Я вступила в круг, чтобы тебе позволили остаться. Потому что ты этого хотел. Я работала с утра до ночи, пока ты был с Ри. Я почти потеряла дочь ради того, чтобы ты мог оставаться. А ты ушёл.

Стейн сделал было шаг вперёд, желая коснуться Венди, заткнуть ей рот поцелуем, вцепиться в спасительном прикосновении в её запястья. Лишь бы снова стать живым. Лишь бы хоть на секунду приглушить боль, что фонтанировала под рёбрами, ломая грудную клетку. Лишь бы забыться на миг, избавившись от ошибок, которые успел совершить. Сделал было шаг вперёд… Но ноги, всегда слушающиеся его, в этот раз отказали. Ему только и оставалось, что протягивать к Венди руки в молчаливой мольбе, захлёбываясь собственной болью.

Младшая из круга семи наступала, сжимая ладони в кулаки. В ней было не узнать прежнюю покорную и слабую Венди, которую уже несколько десятков лет ведьмы встречали в коридорах Регстейна. В ярости сквозь приставшую к коже маску проглядывала истинная Вендела — дочь подземелий: свободолюбивая и вольная. Вот только по щекам её текли слёзы боли и злости, оставляя за собой тонкие влажные дорожки.

— Я искал путь домой, — шёпотом