розовом небе. Возвращаясь домой в сумерках, они были молчаливы, так как в полумраке, при сиянии звезд, они еще глубже чувствовали свою взаимную любовь.

В это время гроза, предсказанная египтянином, стала собираться над их головами. Сперва глухие, отдаленные раскаты грома возвестили о приближающейся борьбе стихий. Затем сразу накопились на небе густые, темные тучи. Быстрота и неожиданность, с какой разражается гроза в этих жарких странах, поистине имеют в себе нечто сверхъестественное, и немудрено, что суеверие искони усматривало в этом явлении действие божественных сил. Но вот крупные дождевые капли забарабанили сквозь листву, нависшую над дорогой, и вдруг частая, нестерпимо яркая молния засверкала перед их глазами, сменяясь глубоким мраком.

– Скорее, скорее, добрый возница! – кричал Главк. – Буря сейчас разразится над нами!

Раб понукал мулов, они быстро неслись по неровной, каменистой дороге. Тучи сгущались, все ближе грохотал гром. Дождь полил, как из ведра.

– Тебе страшно? – прошептал Главк, пользуясь бурей, чтобы ближе придвинуться к Ионе.

– С тобою – нет, – тихо отвечала она.

В эту минуту экипаж, непрочный и плохо устроенный (как и все экипажи того времени, несмотря на их изящный внешний вид), вдруг рухнул в глубокую выбоину, поперек которой лежал упавший ствол дерева. Возница с проклятиями хлестнул по мулам, понукая их выбраться из рытвины, но тут сорвалось колесо, и экипаж неожиданно опрокинулся.

Главк проворно высвободился из-под экипажа и поспешил помочь Ионе, которая, к счастью, не ушиблась.

Не без труда подняли карруцу (экипаж), но убедились, что она не может служить им убежищем: ремни, прикреплявшие навес, лопнули, и дождь с силой струился внутрь.

Что делать? До города еще далеко, а поблизости, по-видимому, не было никакого жилья.

– На расстоянии мили отсюда, – сказал раб, – есть кузница. Я пойду к кузнецу, он, по крайней мере, починит колесо. Но, клянусь Юпитером! Какой противный дождь! Моя госпожа вся вымокнет, покуда я успею вернуться.

– Беги скорее! – воскликнул Главк. – Мы постараемся как-нибудь укрыться до твоего возвращения.

Дорога была окаймлена деревьями. Выбрав самое густое, Главк укрыл под ним Иону. Он старался защитить ее от дождя своим плащом, но ливень свирепствовал с такой неистовой силой, что невозможно было от него уберечься. Склонившись к своей прекрасной спутнице, Главк нашептывал ей ободряющие слова, как вдруг молния ударила в одно из ближайших деревьев и с оглушительным треском расщепила надвое его могучий ствол. Этот страшный случай дал им понять, какой опасности они подвергаются в своем убежище, и Главк стал тревожно озираться, отыскивая кругом другое, менее опасное место, куда бы можно было укрыться.

– Мы теперь на полпути к вершине Везувия. Здесь должна быть какая-нибудь пещера или углубление в скалах, одетых виноградом, – бывшее убежище нимф.

С этими словами он отошел от дерева и, внимательно окинув взглядом склон горы, заметил сквозь сгущающийся мрак дрожащий, красноватый свет на небольшом расстоянии.

– Вероятно, это костер пастуха или винодела, свет приведет нас к гостеприимному шалашу. Хочешь остаться здесь, Иона, пока я отправлюсь на разведку?.. Но нет, я не могу покинуть тебя в опасности…

– Я охотно пойду с тобой, – сказала Иона. – На открытом пространстве все-таки лучше, чем под предательской защитой деревьев.

Главк, поддерживая Иону, почти неся ее на руках, в сопровождении перепуганной рабыни, пошел прямо на огонь, продолжавший гореть красным, довольно ярким пламенем. Открытое место было пройдено. Заросли дикого винограда затрудняли их путь и по временам заслоняли путеводный огонек. А дождь все усиливался, убийственная молния сверкала, не переставая. Но они продолжали идти вперед, надеясь по крайней мере, если даже их обманет огонек, напасть на пастушескую хижину или на какую-нибудь спасительную пещеру. Виноградные ветви переплетались все теснее и гуще под их ногами, свет совершенно скрылся. Но узкая тропинка, по которой они с трудом пробирались, при свете вспыхивающей молнии, продолжала вести их по тому же направлению. Дождь вдруг перестал. Перед путниками торчали обрывистые, шероховатые утесы из отвердевшей лавы, казавшиеся еще более страшными при отблеске грозы. Порою молния, озаряя серые груды шлака, частью покрытые мхом и захиревшими деревьями, как бы останавливалась в нерешимости, отыскивая предмет, более привлекательный, более достойный ее пламени. Порою, оставляя в потемках всю эту часть ландшафта, молния сверкала над океаном длинными, красными зигзагами, словно зажигая волны. Так ярок был свет, что можно было различить резкие очертания самых отдаленных извилин бухты – начиная от Мизенума с его высотами, и кончая прелестным Сорренто на фоне исполинских гор.

Наши влюбленные остановились в сомнении, – что делать далее, как вдруг среди густого мрака, наступавшего в промежутках между яростными вспышками молнии, снова появился впереди таинственный огонек. Опять вспышка молнии, – небо и земля озарились багровым светом, и благодаря ему они смогли разглядеть всю окрестность: поблизости не было никакого жилья, но как раз на том месте, где показывался огонек, мелькнули у входа в пещеру очертания человеческой фигуры. Опять наступил мрак, и слабый огонек замерцал по-прежнему. Главк и Иона решились подняться прямо к нему. Приходилось пробираться между огромными обломками скал, кое-где поросших диким кустарником. Но наши путники все ближе и ближе подвигались к огню и, наконец, очутились у входа в пещеру, очевидно образовавшуюся из обломков скал, упавших друг на друга. Заглянув внутрь, оба невольно отшатнулись, охваченные суеверным ужасом.

В глубине пещеры горел костер, а над ним висел небольшой котелок. На высокой, тонкой железной колонке стояла грубо сделанная лампа. Над той стеной, возле которой находился костер, висели для просушки ряды разнообразных трав и злаков. Лисица, прикорнувшая перед огнем, поглядывала на чужих блестящими, красными глазами и, с ощетинившейся шерстью, глухо рычала сквозь зубы. Посреди пещеры красовалась глиняная статуя о трех головах странного фантастического вида – то были черепа собаки, лошади и вепря. Низенький треножник стоял перед этим безобразным изображением простонародной Гекаты.

Но не странные атрибуты и убранство пещеры леденили кровь путников, а фигура самой хозяйки. Перед огнем, освещенная его отблеском, сидела старая-престарая старуха. Кажется, ни в одной стране нет такого множества страшных старух, как в Италии. Нигде красота не меняется так ужасно с годами, превращаясь в самое гнусное, отвратительное безобразие. Но эта старуха не представляла такого образчика крайнего человеческого уродства. Напротив, на лице ее еще сохранились следы правильной, строгой красоты. Ее стеклянные глаза уставились на пришельцев пристальным роковым взглядом. При виде этого страшного лица молодым людям показалось, что перед ними труп, – тот же стеклянный мутный взор, те же синие, ввалившиеся губы, те же осунувшиеся, желтые челюсти. Ее матовые волосы бледно-серого цвета, зеленоватая, мертвенная кожа, казалось, уже приняли оттенки могилы.

– Это мертвец! –