Лицо Ясны просияло.

— Не знаю, как вас и благодарить…

— Работать не покладая рук и посвятить себя служению братству. Знай, что начальник артели не без причины не допускает к работе заболевшего труженика, и тот волен искать исцеления хоть в деревне, хоть за ее пределами. В последнем случае он берет с лекаря расписку, в которой указывается сумма уплаченного ему за услуги вознаграждения, и предъявляет ее затем писцу некрополя, а тот в свою очередь возмещает заболевшему все расходы. Никогда не навязывай своих услуг, пусть всяк отвечает за свой выбор сам.

— Должна ли я понимать это так, что… я становлюсь вашей помощницей?

— Только вышестоящие братства нашего ведают мои лета. Сегодня, Ясна, я поделюсь с тобой своей маленькой тайной: на днях мне исполнится сто лет. Как предсказывают мудрецы, мне остается всего несколько лет на то, чтобы посвятить себя сосредоточенным размышлениям о вечном и служению Маат. Коль уж ты соглашаешься быть моей ученицей, я смогу уйти ка покой.

Панеб Жар продолжал свое ученичество под руководством неумолимого Кенхира, весьма скупого на похвалы. Писец некрополя полагал, что будущему рисовальщику Места Истины необходимо столь совершенное владение иероглифами, чтобы он никогда не испытывал сомнений в начертании знака, а сразу же и не задумываясь выписывал бы любой из них. Как только у его ученика начинала кружиться голова от успехов, наставник давал зазнайке все более сложные задания.

Кенхир не переставал дивиться разительному контрасту между телесной мощью молодого человека и изысканностью его рисунков. С бесконечным терпением, которое трудно было заподозрить в юноше с таким вспыльчивым и неистовым нравом, подмастерье раскрывал и совершенствовал свой дар. И поскольку Панеб не ведал усталости и никогда не упускал случая угодить своему наставнику, Кенхир даже попросил у ведуньи какой-нибудь укрепляющий отвар, чтобы уж не совсем уступать воспитаннику.

Этим утром Кенхир не предложил ученику никакого нового испытания, и Панеб ограничился быстрым написанием шести сотен иероглифов, от самых простых до совсем уж затейливых.

— Доволен ли ты своей жизнью в селении? — спросил писец некрополя.

— Я здесь затем, чтобы учиться, и я учусь.

— Ты почти не водишься с собратьями из твоей артели. Так, кажется?

— Днем я в школе, вечерами выполняю домашние задания, а как выдается свободное время, чиню дом. Чтобы развлечься, я рисую портреты на кусках известняка, которые нахожу в пустыне. Вот и не остается времени на болтовню.

— Портреты… Кого ты рисуешь?

— Вас и других учеников. Они мне кажутся довольно занятными, но я их сразу же стираю.

— Тем лучше… Первая часть твоего образования закончена. Начальник артели требует тебя, Панеб, и я не могу обманывать его, говоря, что ты еще не готов. Для тебя настал час выбора.

— Между чем?

— Ты можешь стать писцом в Фивах или рисовальщиком в Месте Истины. Если ты выберешь первое, я поручусь за тебя перед своими товарищами по ремеслу. Мне известно, что тебе нелегко подчиняться правилам, но это незначительное неудобство — ничто по сравнению с ожидающей тебя блестящей карьерой. Ты будешь облагодетельствован и год от года будешь становиться все богаче и богаче, сонмы слуг избавят тебя от забот о житейских мелочах, и всяк будет тебе кланяться. С твоей трудоспособностью и необычайной памятью ты быстро получишь весьма ответственную должность. Что же до твоего будущего в качестве рисовальщика, то оно представляется далеко не столь радужным, ибо собратья твои не хотят, чтобы ты им помогал, — скорее, наоборот. Они будут долго приглядываться к тебе и вряд ли проникнутся к тебе симпатией: так они воспринимают всякого новичка, отчего-то заявившегося к ним и только мешающего, как им кажется, их дружной работе.

— Но мы же в одной общине, разве не так?

— Разумеется, но мастера, занимающиеся одним и тем же делом, зачастую соперничают друг с другом. Хватает и просто неотесанных и несговорчивых мужиков, пытаться ублажить которых напрасный труд. Сдается мне, что, когда они увидят твои старания, а пуще всего, твои дарования, они постараются от тебя отделаться и ты останешься простым работягой. И будешь локти кусать: упустил возможность прожить блестящую жизнь писца, неуклонно поднимающегося по служебной лестнице.

— Что ж это за собратья такие? С чего им быть такими жестокими?

— Они увидят в тебе угрозу. И будут защищаться.

— Не очень-то братские чувства…

— Служители Места Истины всего лишь люди, Панеб.

— Послушать вас, так моя дорога заранее предопределена.

— Если прислушаешься к голосу разума, не пожалеешь.

— Один вопрос занимает меня, наставник… Почему, зная чуть ли не все на свете, вы, при ваших дарованиях, согласились на должность писца некрополя? А ведь могли бы стать высоким сановником в Фивах. Наверное, у Места Истины должны быть какие-то особые чары, которые вас заворожили и втянули в общину.

Кенхир сохранил полнейшую невозмутимость.

— За меня не беспокойтесь: я встану лицом к лицу перед рисовальщиками и докажу, что мое место — среди них.

По сговору с начальником артели Неби, Кенхир должен был попробовать отвратить молодого человека от выстраданного им решения. И теперь радовался провалу своих потуг.

Выйдя на главную улицу, Панеб словно бы очнулся после долгого сна. После вступления в братство перед ним стояли только две задачи: научиться рисовать иероглифы и сделать свой дом пригодным для обитания. Первое дело заняло его куда сильнее, чем он ожидал, и потому он часто совсем забывал о втором.

Всякий раз, когда он рисовал пантеру, сокола или быка, у него возникало ощущение, что отчасти качества изображаемого животного передаются и ему; письмо оживляло абстрактные понятия; чтение наполняло его сердце поучениями мудрых.

Два года пролетели как сон. Панеб ни с кем не водился, кроме Нефера и Ясны, да и с ними он не говорил ни о чем, кроме тех же иероглифов, и все время, по сути дела, проводил подле Кенхира, либо в школе, вместе с другими учениками, либо наедине с наставником, дававшим ему частные уроки. Но теперь он раскусил учителя и его виды на будущее: писец некрополя решил вылепить из него еще одного писца и сплавить его за ограду! К внешним!

Панебу следовало усвоить и этот урок: борьба скрытая, бой не на кулаках, а… головой работать надо, в общем. Кенхир вздумал сбить его с избранного пути: гляди, мол, вон сколько благ и льгот у чинуши.

Но ничего у этого Кенхира не вышло. Не сходя со своего пути, Панеб овладел знанием и теперь уже мастерски выписывал знаки, столь много значащие для всякого рисовальщика Места Истины. Письмена обладали воистину колдовской силою, и их колдовство поглотило все его внимание — до того дошло, что он забыл о лучшем из всего, что сотворили боги: о женщинах.

С тех пор как он погрузился в работу, ни на одну из них он и не глянул даже! Ясна не в счет — уж очень она не похожа на остальных, да и замужем за Нефером. Он относился к ней как к старшей сестре, которая, если что, и успокоит, и дурного не посоветует.