– Но они хотели от меня лишь телесных утех. Они никогда не понимали, каково мне нести груз забот о своих подданных и землях Двора. Они были равнодушны к моим телесным и душевным шрамам, требовали вечного праздника и ничего не желали знать о беспросветности тяжелых дней.

Моя глупая ревность исчезла, как роса под лучами солнца.

– Твоя картина напоминает мне об этом, – улыбнулся он.

– О чем? – шепотом спросила я.

Тамлин опустил холст на пол и посмотрел на меня. Пристально, заглядывая внутрь.

– О том, что я не одинок.

Ложась спать, я впервые не заперла дверь своей комнаты.

На следующий день я лежала в траве, наслаждаясь теплом солнца. Его лучики пробивались сквозь густые кроны деревьев, а я разглядывала узор из листьев и солнечного света и думала, что неплохо бы перенести его на холст. Ласэн умчался выполнять «скучные обязанности посланника», и мы с Тамлином остались вдвоем. Верховный правитель решил показать мне еще один красивый уголок его зачарованного леса.

Правда, ничего зачарованного я здесь не увидела: ни прудов, искрящихся звездным светом, ни радужных водопадов. Тамлин привел меня в рощицу, где росли плакучие ивы, а в густой траве журчал прозрачный ручей, и теперь мы нежились на нежарком солнце. Говорить не хотелось, а Тамлин вообще задремал. Его маска и волосы красиво блестели среди изумрудных оттенков травы. Я смотрела на его заостренные уши – постоянное напоминание о том, насколько мы разные. А насколько? Чем еще мы отличаемся? Мне отчаянно хотелось хоть на мгновение снять маску и увидеть его лицо. Похоже, за долгие годы Тамлин привык к маске. Случись такое со мной, я бы сошла с ума. Это же ужас – лицо под панцирем, отвыкшее от ветра и дождя.

Тамлин приоткрыл один глаз и лениво улыбнулся:

– Пение ив меня всегда усыпляет.

Я приподнялась на локте, прислушалась.

– И этот шелест ты называешь пением?

– Она поет во весь голос, – утверждал Тамлин, указывая на ближайшую к нам иву.

По мне, так дерево едва слышно вздыхало на ветру. Желая съязвить, я спросила:

– И о чем тебе поет ива? Может, это куплеты на стишки, которыми вы развлекались в военном лагере?

Тамлин усмехнулся и тоже приподнялся на локте.

– Ты – человек, – вздохнул он. – Твои чувства все еще запечатаны.

– Всего лишь один из многих моих недостатков, – скорчила гримасу я.

Слово «недостатки» уже не задевало меня, как прежде.

Тамлин вытащил травинку из моих волос. Его пальцы коснулись моей щеки, вызвав жар во всем теле.

– Я бы мог раскрыть тебе зрение.

Его пальцы играли с моей косой, наматывали ее хвостик на палец.

– Ты бы увидела, услышала, учуяла окружающий мир.

У меня сбилось дыхание.

– Ты бы попробовала его на вкус, – добавил Тамлин и сел.

Его глаза скользнули по бледнеющей полоске на моей шее.

– Каким образом? – спросила я, задыхаясь от жарких волн.

Теперь Тамлин сидел передо мной на корточках.

– Каждый подарок имеет свою цену.

Я нахмурилась, а Тамлин заулыбался.

– Всего лишь поцелуй.

– Ни в коем случае!

Но моя кровь уже бешено неслась по жилам, кулаки же упирались в шелковистую траву – я еле сдерживалась, чтобы не обнять Тамлина.

– Думаешь, я особо страдаю от своего привычного человеческого восприятия?

– Возможно, и не страдаешь. Но у фэйской знати не принято отдавать, не получив чего-либо взамен.

– Договорились, – выпалила я, удивляясь себе.

Тамлин немного смешался. Видимо, думал, что меня придется уламывать дольше. Пряча улыбку, я села лицом к нему, и мы уперлись друг в друга коленями. Я облизала губы. Сердце стучало так, будто внутри порхала крошечная птичка.

– Закрой глаза, – сказал Тамлин.

Я послушалась. Мои пальцы сжимали пучки травы. Над головой щебетали птицы. Все так же вздыхали ветки ивы. Хрустнула трава – это Тамлин встал на колени. Я напряглась. Он поцеловал мне веко, потом второе и отстранился. У меня перехватило дыхание, веки горели от прикосновения его губ.

Пение птиц вдруг превратилось в звуки оркестра, в симфонию птичьих сплетен и беззаботного веселья. Никогда еще я не слышала столько слоев музыки, звучащих одновременно. Мелодии сталкивались, перекликались, сплетались в причудливые звуковые узоры. И на фоне птичьей музыкальной суеты звучала другая мелодия. Я слышала голос печальной, усталой женщины… Это пела ива. Шумно вдохнув, я открыла глаза.

Мир стал ярче, а его краски – богаче. Ручей превратился в полупрозрачную водную радугу, что струилась над камнями, гладкая, как шелк. У деревьев появилось легкое сияние. Оно исходило из середины крон и, пританцовывая, достигало листьев. Резкий металлический запах исчез – теперь магия пахла жасмином, сиренью, розами. Я бы вовек не сумела перенести все это изобилие на холст, не говоря уже об испытываемых чувствах… Быть может, частички и удалось изобразить, но не целостную картину.

Магия. Все вокруг состояло из магии, и это разбило мне сердце.

Я посмотрела на Тамлина, и мое сердце разбилось окончательно.

Он не изменился и в то же время – изменился до неузнаваемости. Передо мной сидел Тамлин, о котором я мечтала. От его кожи исходило золотистое сияние, а вокруг головы сверкал обруч из солнечного света. Его глаза…

Они уже не были просто зелеными глазами с золотыми крапинками. Я видела все мыслимые оттенки зеленого и золотого. Как листья на дереве, где у каждого листа свой цвет, но все они сливаются воедино. Передо мной был один из верховных правителей Притиании: невероятно обаятельный и бесконечно могущественный.

Забывая дышать, я дотронулась до краев его маски. Пальцы ощутили прохладу металла, изумруды скользнули по коже моей ладони. Обеими руками я взялась за края маски и слегка потянула на себя.

Маска не снималась.

Тамлин улыбался моим попыткам. Понимая их бесплодность, я опустила руки. И сейчас же золотистый, сияющий Тамлин исчез, уступив место его привычному облику. Я по-прежнему слышала птичий оркестр и жалобы ивы, но…

– Почему я снова вижу тебя прежним?

– Потому что я вернул защитные покровы.

– Зачем они нужны?

– Чтобы выглядеть… нормальным. Насколько мне позволяет эта проклятая штука, – добавил он, указывая на маску. – Когда становишься верховным правителем, пусть и с… ограниченной силой, это сопровождается телесными особенностями. В чем-то ты становишься видимым как на ладони. И не только для ближайших родственников – для всех. Защитный покров отчасти помогает.