Разговоры эти телефонные то с ублюдком Губановым, то с уродом Надир-шахом… Ох, как мне хотелось продырявить губановскую башку тогда, под зеленым полосатым тентом! Кто бы знал! Но, к счастью, у меня в тот момент и пистолета-то не было. Да и губановские ковбои были начеку. Правда, потом, в Самаре, выяснилось, что не такими уж они и ковбоями оказались. Все сдохли, с начальничком своим заодно.

А вот от разговора с ветераном в поезде у меня осталось совершенно особое впечатление. И, между прочим, очень неприятное. Я ведь тогда ему позорно соврал, сказав, что шкура моя продырявлена за Отечество, за Родину нашу. На самом-то деле я ее на чужих заборах испортил, да в грызне с такими же волками, как я сам. До сих пор, как вспомню этот короткий разговор, так от стыда скулы сводит. И кисло-горькая муть снова поднимается с самого дна моей зачерствевшей души…

Потом опять Ижма, поселение староверов, братец Игнат, старец Евстрат, тайники какие-то в тайге…

А в Самаре удача мне слегка улыбнулась, послав хорошего помощника в лице Бурлака. Теперь, если все сложится, я должен отблагодарить его за помощь. На похороны застреленного Ахмадом Сереги я сразу выложил двадцать штук баксов, так что в основном это была компенсация родственникам. И, между прочим, таких компенсаций не получала ни одна семья погибшего где-нибудь в Чечне солдатика. Так что тут я оказался поглавнее кремлевских пидаров, которым жизни молодых несмышленых пацанов до лампочки.

Ну, а на сладкое – боевик со стрельбой и взрывами на развалинах домостроительного комбината, фонтан окровавленного мяса и, наконец, тишина…

А вдоль дороги мертвые с косами стоят.

Ну и хрен с ними, пусть стоят.

Главное, что Алеша жив, что я выполнил свой человеческий долг, из-за которого теперь я в контрах с братвой, и неизвестно еще, чем дело закончится.

Вот такие дела произошли у меня за какие-то две недели.

Да всего этого обычному человеку на десяток жизней хватит!

И это я еще не считаю разные мелочи, которые были рассеяны между этими более-менее значительными событиями.

Ну, блин, и дела!

Я потряс головой, изумляясь тому, что сижу тут, понимаешь, живой и здоровый, рассуждаю еще о чем-то… За это следовало выпить.

Я нажал кнопку на столе, но звонок не прозвенел.

Так, блин, кто тут у меня за электропроводку отвечает? Шкуру спущу!

Я поднялся из-за стола, подошел к двери и, распахнув ее, гаркнул в коридор:

– Доктор, мать твою, опять бардак на корабле? Сгною в трюме!

По лестнице, громко топая ногами, взлетел Доктор и, уставившись на меня, испуганно спросил:

– Что случилось, Костя?

– Почему звонок не работает? – грозно спросил я, схватив его за ремень.

– А-а-а… облегченно вздохнул он, – так ведь ты сам сказал пока ни о чем тебе не расказывать.

Я отпустил его и сказал:

– Все, отменяю свое распоряжение. Тащи в кабинет бутылку водки, какую-нибудь закусь и будешь делать доклад.

– Понял, – обрадованно сказал Доктор и побежал на кухню.

Я не знал, что именно случилось, какие-такие невидимые ветры неожиданно поменяли свое направление, но снова почувствовал себя полным сил, уверенным и удачливым.

Я вернулся в кабинет, включил телик и пошел в душ.

Когда через десять минут, помытый и свежий, я опять появился в кабинете, перед диваном стоял небольшой столик, а на нем был сервирован поднос, на коем имелись нарезанный белый хлеб, паюсная икра в вазочке, белые маринованные грибы на тарелочке, что-то в кастрюльке и, наконец, водка в объемистом графинчике. Особенно приятным было то, что графин запотел от холода, поскольку помещался в полоскательнице, набитой льдом.

В кресле, приставленном к столику сбоку, размещался Доктор, который держал в руке пульт от телевизора и, нажимая кнопки, со скучающим лицом пялился на экран.

Увидев меня, он положил пульт и сказал:

– По телику ничего интересного.

– А меня телик и не интересует, – ответил я, натягивая на глаз свежую шелковую повязку и поправляя ее перед зеркалом, – ты мне давай новости всякие рассказывай.

Я уселся на диван. Налив мне и себе водки, Доктор поднял рюмку и, посмотрев на меня, провозгласил:

– Ну, с приездом!

– Ага! – ответил я и опрокинул ледяную водку в горло, а потом, зацепив маленькой серебряной ложкой кусок паюсной икры, положил его на мягкий белый хлеб, а сверху водрузил изогнутую стружку твердого сливочного масла. Отправил все это в рот и подумал о том, что иногда жизнь бывает прекрасна.

Много ли нужно человеку для полного кайфа?

Хороший дом, хорошая жена…

Ну, это для того, чтобы встретить старость.

А для того, чтобы жить и думать о том, что это будет длиться вечно?

Да в общем-то то же самое. Ну, деньги еще, ну, друзья.

Я подумал о том, что друзей у меня нет уже давно, и новых пока не предвидится. А от денег, которых у меня хоть жопой ешь – никакого толку. Такая правда жизни сегодня была мне не по вкусу, и, пережевывая бутерброд с икрой, я бодро сказал Доктору:

– Насчет промежутка между первой и второй знаешь?

– А как же, – ответил Доктор и ухватил графин за горло.

Когда мы приняли по второй и я почувствовал, как мягкий жидкий огонь расходится по всему телу, расслабляя и приятно согревая меня, Доктор закурил и, пуская дым в сторону, начал рассказывать.

В общем-то, ничего интересного за эти две недели не произошло.

Кто-то сел, кто-то откинулся, кого-то грохнули между делом, но все это были обычные события, и я спокойно пропустил мимо ушей. Но вот Доктор налил по третьей, и, хлопнув рюмку, я заметил, что он слегка замялся, прежде чем продолжить отчет.

– Ну, давай, колись, – сказал я, – вижу ведь, что не все рассказал и что у тебя какая-то поганка приготовлена.

Доктор удрученно кивнул и сказал:

– Да, поганка имеется. Даже две.

– Да ну? – удивился я. – А может быть, даже три или четыре?

– Не, только две. Ну, одна так, по мелочи…

– Мелочей не бывает, – наставительно сказал я, чувствуя, что водка пришла туда, куда нужно.

– В общем, мы тут с Толяном отлучились на пару часов, и хата осталась без присмотра.

– А я тебе что говорил? – прищурился я на него. – Ни на минуту! Хочешь, чтобы однажды мы тут все на воздух взлетели? Прибью!

– Ну, так вышло, – заерзал Доктор, – я тебе потом расскажу. Дело-то в другом. Оно, может быть, и лучше, что все так вышло.

– Что вышло-то, говори, не тяни Муму!

– Ну, я и говорю, а ты не даешь!