* * *

Саша спал как убитый. Лег только когда в окне посерело, подул ветер и птичий хор из университетских садов грянул словно в первый день творения. «Как прекрасна земля, – думал он, стоя у распахнутого окна и вдыхая зеленый запах рассвета. – Как прекрасна жизнь. И как люди непоправимо несчастны. Как жить, когда такая красота вокруг! Как жить, когда не с кем слиться душой, некому взглянуть в глаза – сейчас, вот сию минуту, – и как быть, если полнота чудной, радостной жизни разрывает одинокую душу? Пустота, какая же пустота без любви! – И слезы снова навернулись на глаза и пролились, и он выключил свой ноутбук. – Гаснет экран, и восходит солнце», – сказал он про себя. Читал всю ночь – письма Marie, свои ответы ей, лэ Марии Французской, варианты текстов Легенды о Тристане и Изольде – и думал, думал… Что делать? Что теперь делать?

Ему было жаль себя, жаль чудесных мгновений этой ночи, что утекали в вечность и, не разделенные ни с кем, зря пропадали. Временами он слышал в темноте скрип старых пружин – мать спала беспокойно, а однажды он уловил всхлипы. Подошел – она плакала во сне, не просыпаясь… Он погладил ее по волосам – легко, чтобы не разбудить. Она успокоилась и затихла, как больной зверек. Как сделать, чтобы она не мучилась так? Сказать ей, что знает? Признаться? Молчать? А вдруг тот расскажет?

Нет, он не станет больше касаться ее тайны. Просто постарается быть внимательнее. Добрее к ней. Может, она заметит? Поймет?

Любит… Она любит этого пожилого самоуверенного человека. Охотника. Бедная лисичка… Но ведь любит! Если так – от судьбы не уйдешь. Любовь – это дар богов. Любовь – это слезы. Что ж, пусть будет как будет. Пусть плачет. Страдает. Но только… пусть любит! Какое это, верно, счастье – любить! Это он бедный – не она. Она любит… – И он снова подошел к дивану и в полусвете наступающего утра посмотрел на нее. Она улыбалась во сне. В этой улыбке – странной, скрытной, таинственной – крылось непостижимое. И он отошел с благоговением.

Лег и уснул, спокойно, как в детстве.

Когда он проснулся, ее уже не было. А вот день был, и в самом разгаре – знойный, июльский, шумный. Но время еще оставалось – закончить сборы, проверить деньги и документы… И в аэропорт.

Проверяя все в последний раз, он услышал, как ключ поворачивается в двери. Испугался. Обрадовался. Улыбнулся. Засмеялся.

Они вместе пили кофе, она все старалась его подкормить – как всегда, по привычке… «Как она тут будет – одна? – думал сын. – Только собрался быть рядом, и вот уезжаю… А вдруг что…» Но в уголках ее губ по-прежнему, как тогда, во сне, крылось лукавое божество любви – и он видел: она неуязвима.

* * *

К кафе на Ленинском меня несла та сила, которая появлялась всякий раз, когда я шла навстречу ему. На встречу к нему. И, как всегда, все сияло. Сверкало. Лучилось.

Его еще не было… Я села за столик – маленький белый столик с зелеными салфетками в стальном держателе, под полотняным пологом на тротуаре. От прохожих меня отделяла только ажурная кованая решетка, перевитая зачем-то ядовито-зелеными растениями из пластмассы. Но это было не важно. Все было не важно, кроме того, что он вот-вот войдет под белый полог. В это лето я стала носить шляпы, шляпы с полями, и это мне нравилось. Я смотрела из-под полей и думала: раньше он не опаздывал. Теперь я всегда была первой. И ждала. Я понимала, как это плохо. Так же плохо, как и то, что эсэмэсок стало меньше. Если припомнить, если признаться себе честно, то выходит, что я не только прихожу – и пишу первой. Он отвечает – да и то не сразу. И не всегда. Я все понимала…

Но стоит ему появиться рядом – и все это кажется таким пустяком. Да разве бывает иначе? Я люблю, а он подставляет щеку. Да, так сложилось. Уже сложилось. Опять. Как всегда. Ну что ж! Как я могла не попасться на такую приманку – первый раз в жизни почувствовать, что значит – любить и быть страстно любимой? Несколько месяцев это немыслимое счастье продолжалось. Сейчас кончилось. Капкан захлопнулся – ну так что ж! Пришли слезы. Но это слезы любви! Ведь и счастье осталось… А, все равно – лучше так, чем никак.

Еще немного подождать… Сашка сегодня уезжает, и в первый раз, кажется, я не провожаю его у двери его родного дома. Но в последнее время он так поглощен собой… А если честно? Если честно, я боюсь, что он поймет. Разгадает. Ведь это должно быть так просто: один взгляд, одно слово – и я не выдержу. Не смогу скрыть. Расскажу. Так что это не он – это я его избегаю. Отворачиваюсь. Смотрю в сторону. Сплю на диване или просто лежу, уткнув нос в старинную жесткую тафтяную спинку – блеклую, как само время… Беспощадное время.

Сашка уезжает, квартира будет свободна, и остается только ждать – сначала любимого, потом вместе с ним – ждать в кафе, когда в доме никого не останется. Позвонить для верности – или послать эсэмэску: «Счастливого пути», – только чтоб получить ответ: «Я в самолете»… Какое лицемерие. Вранье. Ложь. Подлость. Чем все это кончится, а, Лиза? А, Фокси?

Вот он. Боже, какое счастье… Не сон, не сон… Да, мы созданы друг для друга – рост в рост, стать в стать. Глаза в глаза. Без ошибки.

Он улыбается мне, но как-то… нерадостно. И смотрит – тревожно. Ну вот. Конец? Это конец?

– Лиза. – Его голос серьезен, будто у учительницы младших классов, которая собирается сделать внушение маленькому беззащитному детенышу. Да, надо мной стоит не учитель – именно учительница. В глубине бархатного голоса неожиданно слышатся какие-то резкие тоны, будто старые пружины скрипят в моем диване. И губы поджаты. Его губы… – Лиза, я должен с тобой серьезно поговорить.

Ну вот. Вот оно.

– Ты знаешь, о чем?

Я молчу. Что я могу сказать? Знаю? Да, догадываюсь. Но сама говорить не хочу. Нет, не хочу.

– Нет, кажется, не знаешь. Он тебе ничего не сказал.

– Кто?

– Ну, так я и знал. Конечно. Этого следовало ожидать. Ему стыдно было признаться тебе.

– Боже мой! – Губы пересохли, я едва выговаривала слова. – Что?

– А вот что. Твой драгоценный сыночек сцапал твой мобильный. Ты уснула, а телефон бросила где попало. Догадываешься, что было дальше?

– Нет. Он не мог.

– А вот мог. Прекрасненько мог. Короче, он прочитал все, что там было. Я виноват, идиот.

– Что?

– То, что я должен был предупредить тебя. Научить тебя стирать все – и входящие, и исходящие. Сейчас же стирать, едва послала. Или получила. Сама ты, конечно, догадаться не могла. И еще: я надеялся, что у тебя хватит здравого смысла не оставлять телефон на виду.

– Нет, он не мог. Он не так воспитан. Поэтому я и не стирала. Но обычно… Обычно он всегда рядом со мной – мобильник, я хочу сказать. – Тоска уже накрыла меня, словно черная грозовая туча, но была еще надежда, что пронесет. Обойдет стороной. Солнце еще сияло.

– Лиза, ты ошибаешься. Он именно так воспитан. То есть не воспитан. Это ты его так воспитала. Так, что он читает чужие письма. Ты представляешь, что он устроил?