– Могу, – буркнула она, вставляя ключ в замок.

– Вот и скажи. Хорошо, там. Или ладно.

Замок как назло заело.

– Или вот… – Он смачно хлопнул себя по лбу. – Вспомнил! Слово есть. Хорошее. Догадаешься?

В двери что-то щелкало. Уля потянула ее на себя – щелчок повторился, ключ вошел до половины и застрял. Николай был уже рядом. Он пытливо посматривал на Улю, неся какую-то околесицу, только вот глаза оставались ясными и злыми.

– Догадаешься, я дверь открою. Пойдет? – спросил он.

Ульяна молча отвернулась от его заросшего лица. Взятая под контроль полынь была бы сейчас очень кстати, но она спала, набираясь сил. Так что насладиться смертью противного мужика сегодня суждено не было.

– Ну смотри. Слово хорошее. Четыре буквы. Как ладно, да не ладно. А?

В коридоре повисла тишина. Ульяна пыталась вытащить ключ, но тот намертво застрял в замке. Наталья напряженно топталась около них, не понимая, что происходит. Дядя Коля же просто стоял, опершись рукой на дверь, и ждал, пока Уля отгадает.

– Ну? Знаешь?

– Нет, – буркнула Уля, подхватывая пакет. Ей стало невыносимо толпиться в узком коридорчике с двумя грузными потными телами, к тому же лишенными разума. Она было шагнула к выходу, но Наталья схватила ее за плечи и повернула обратно.

– Скажи, – попросила она мужа. – Сам скажи.

Николай насупился, но тут же рассмеялся, закашлялся и проговорил:

– Слово из четырех букв, как ладно, но не ладно. – Он замолчал, поглядывая на жену, и пропел, вытягивая влажные губы трубочкой: – Лююю-боооо. Просто – любо…

В этот момент Уля со всей силы налегла на ключ: тот вошел в замок, мягко повернулся, и дверь распахнулась. Ульяна скользнула внутрь, слыша, как за спиной у нее раздается отвратительный звук чужих поцелуев. Когда она запирала дверь, раздался металлический лязг. Это Оксана, внимательно следившая за сценой в коридоре через глазок, накинула дополнительную цепочку. От греха подальше. И видит Тот, что смешал их всех в одном коммунальном котле, первый раз в жизни Ульяна была с ней полностью согласна.

* * *

Ипкинс встретил Улю сердитым шипением. Стоило ей опустить руку в террариум, как он подался назад, втягивая голову в панцирь. Чуя, что она для него чужак. Зная, как она себе противна, и разделяя с ней это презрение. Но салатом принялся хрустеть споро, а кусочек банана прижал к камням когтистой лапой: мол, мое, и не думай даже забрать.

Уля постояла немножко у столика, направив свет лампочки на остывшие за день камни, а потом медленно пошла к раковине в углу, нагнулась, протянула руку к ржавому вентилю и пустила воду по пересохшей трубе. Она долго и тщательно терла руки старым обмылком, найденным в уголке раковины. Ей хотелось смыть грязь и холод, прикосновения к ремешку злополучной камеры, а главное, саму память, которая въелась в кожу там, где темнела вязь татуировки.

Рыжая струйка воды нехотя выливалась на подставленные ладони, и грязные хлопья мыльной пены падали на дно умывальника, медленно тая первым снегом, выпавшим прямо на грязь. Как завороженная, Уля смотрела на закрученную в спираль слива воду и продолжала тереть ладони, уже покрасневшие от ее усердия.

Когда за стеной, граничащей с комнатой Натальи, раздался скрип кроватных пружин, а после – первый сдавленный вздох, Уля поняла, что дело совсем плохо. Ей грозило стать невольным свидетелем первой брачной ночи двух особей совсем нечеловеческого вида.

Уля завернула вентиль – тот скрипнул, попадая в тон нарастающему скрипу за стеной. Кажется, там кто-то охал, скорее болезненно, чем возбужденно. Хотелось смеяться и плакать одновременно. Хотелось броситься прочь, лишь бы не быть тут. В окружении чужих странных людей. В плену собственных страшных мыслей и угрызений.

Она рухнула на диван, поставила на колени спящий ноутбук, подняла крышку, одной рукой нащупывая под столом покрытые пылью наушники. Уля и не помнила, когда в последний раз пользовалась ими да и слушала ли музыку вообще. Но в этот вечер ей было просто необходимо занять свой слух хоть чем-нибудь, кроме звуков, доносившихся из соседней комнаты.

Компьютер загудел, просыпаясь, и принялся подгружать неправильно завершенные программы. Первым вспыхнуло окно браузера. И пока Уля распутывала проводки наушников, ноутбук успел подключиться к Сети и вывести на экран страницу канала Глеба.

Не глядя в монитор, Ульяна засунула в уши две маленьких горошинки с надеждой отыскать спокойную мелодию, под которую получится подремать. Слух уловил шипение, а после громом среди зимнего ясного неба прозвучали знакомые слова.

– Привет всем! Я Глеб Ямской. – Мальчишка нахально скалился, сдвигая от глаз спортивную шапку. – Сегодня мое прошлое видео набрало сто тысяч просмотров…

Дрожащей рукой Уля навела курсор на «стоп» и остановила видео. Глеб замер, глядя прямо на нее. Конечно, он смотрел в глазок камеры, Ульяна это понимала. Но легче не становилась. Фарфоровый мальчик, обряженный в грубые тряпки, не скрывавшие его красоты, смотрел ей в глаза, вопрошая: «Ну как? Теперь ты довольна? Все вышло наилучшим образом?».

Гус обзавелся еще одним подарочком, она исполнила условие на треть, и только этот мальчик лежит сейчас на холодном столе, а чужие руки ощупывают его, моют, готовят к погребению. И воет, скорчившись в углу, его мама.

Уля застонала, стискивая зубы, и поскорее перелистнула страницу дальше. Под роликом собрались десятки тысяч комментариев. Сколько бездельников, увидевших трагедию в эфире, ринулись теперь обсасывать ее, радостно скалясь за своими мониторами в тепле и безопасности? Сколько их? Тысячи. Десятки тысяч. Сотни тысяч мертвецов, счастливых оттого, что сегодня смерть выбрала другого.

Ее мутило. Голод, помноженный на усталость, отвращение к себе и этому миру – все вместе впечатало Улю в диван, не давая пошевелиться и вдохнуть. Остались лишь мышка под рукой и курсор, скользивший вдоль однотипных комментариев до тех пор, пока не наткнулся на повторявшуюся из поста в пост ссылку.

Кто-то с нечитаемым ником написал: «Мать Глеба в телике, офигеть круто, да?».

Уля знала, что ей нельзя это смотреть. Знала, что не выдержит боли, стыда и ужаса, если снова увидит отчаянные глаза сухонькой женщины в сером пальто. Но все равно кликнула по ссылке. Ноутбук зажужжал, будто давая хозяйке время опомниться, захлопнуть крышку, выбросить компьютер в окно, выпрыгнуть следом – словом, сделать хоть что-нибудь. Но Ульяна осталась на месте. Так сдирают болячку, только покрывшуюся защитной корочкой, боясь новой боли, но предвкушая ее. Словно кровь, которая потечет из раны, сможет смыть пережитый страх. Словно хоть что-то сможет его избыть.

Экран мигнул, и на нем появилась запись телепередачи с крикливым лохматым ведущим, который натруженно кричал в камеру, все быстрее и быстрее проговаривая слова. Он размахивал руками, метался по студии, поднося микрофон к лицам зрителей и участников. Уля немного посмотрела на его ужимки, вспоминая название передачи, но лишняя информация никогда не задерживалась в голове. Потому Ульяна дернула курсором, наугад перематывая видео к середине.