У подъезда стояла большая серебристая машина, высокая и блестящая. Абсолютно чуждая унылой разрухе двора. Ульяна скользнула по ней взглядом, засунула руки поглубже в карманы, чтобы согреть пальцы, и двинулась по тротуару.

Ярко вспыхнувший свет фар ударил ее в спину, удлиняя тень. Уля неохотно повернулась, готовая дать отпор любому пожелавшему нарушить ее планы. Прикрывая глаза, она сделала шаг в сторону, выходя из ослепляющего потока. В ту же секунду стекло со стороны водителя бесшумно опустилось, и знакомый, изученный до мельчайшего полутона голос позвал:

– Ульяна!

Теперь Уля видела, кто скрывался в машине. Мама сидела за рулем, чуть склонившись к окну. Из проема выглядывала ее тонкая рука, сжимавшая в пальцах сигарету. Раньше мама не курила. И не ездила на такой крутой тачке. И не смотрела на Улю со смесью удивления, настороженности и легкого презрения в глазах.

Одурманенная силой Гусовской таблетки Уля – та, что почти не имела власти над телом и мыслями, – болезненно охнула и качнулась вперед. Но сама Ульяна осталась стоять на месте, ответив на материнский взгляд взглядом еще более тяжелым и пронзительным.

– Ульяна! – повторила мама и скрылась в салоне. Пассажирская дверь медленно распахнулась, приглашая внутрь, но Уля не пошевелилась. – Я прошу тебя, сядь. – Мама снова выглянула в окно и призывно махнула рукой. Огонек сигареты качнулся в полутьме.

Не сводя с него глаз, Ульяна сделала пару шагов и застыла у открытой двери, прислушиваясь к затаенным за ней всхлипам, но все-таки полезла внутрь. Теплый кожаный салон встретил ее приятным скрипом. Сиденье подогревалось, машина пахла чистотой, мамиными сладковатыми духами и деньгами. Да, определенно деньгами.

– Ну, привет.

– Здравствуй… – Мама смотрела сквозь лобовое стекло, не оборачиваясь. – Нам нужно поговорить.

– Хорошая машина, – протянула Уля, без стеснения рассматривая напичканную электроникой панель. – Значит, живете тоже хорошо. Молодцы.

Воцарилось напряженное молчание. Мама явно не знала, с чего начать, а брошенная наобум реплика, кажется, окончательно выбила ее из колеи. Уля с наслаждением потянулась, чувствуя, как согреваются озябшие ноги. Срочно нужно было покупать обувь. И куртку новую. И джинсы. Лучше, если за счет неразговорчивой матери. Эта мысль заставила Улю улыбнуться своему отражению в лобовом. Мама заметила эту улыбку и дернулась, как от удара.

– Какими судьбами в нашей глуши? – растягивая губы еще шире, спросила Ульяна. Она вовсю наслаждалась маминым замешательством.

– Не ерничай, пожалуйста. – Голос напряженно дрожал, между тонких бровей пролегла складка.

Раньше Уля боялась этого как огня. Стоило маме нахмуриться, и все вокруг мигом становились шелковыми, ласковыми и послушными. Ей было достаточно посмотреть на дочь с особой холодной строгостью, чтобы добиться порядка и послушания. И как в этой хрупком женственном теле помещался домашний тиран? Никогда прежде Уля не думала так о матери, но теперь, спустя три года разлуки, она вдруг увидела все, будто вспыхнувшие фары осветили не комья подмерзшей грязи двора, а всю ее, Улину, жизнь. Мама ненавидела, когда что-то шло не так, как она продумала. Мама ненавидела, когда с ней спорили. Да и любовь к дочери в ней постоянно мешалась с недовольством. И оно превратилось в настоящую ненависть, стоило произойти чему-то по-настоящему плохому.

Уля почувствовала, как внутри нее всколыхнулось несогласие с крамольными мыслями. Но тут же утихло, ведомое полынным дурманом. Ей показалось, что дело не только в таблетках. Она и правда так думала, просто не находила в себе сил признаться. Сейчас же равнодушная уверенность наполняла ее до краев, поэтому Уля повернулась к матери, неприкрыто ее рассматривая. Вблизи, подсвеченная верхней лампочкой, мама выглядела уставшей и поблекшей. Желтоватая кожа, обветренные губы, помада, сбившаяся в уголках, тусклые волосы по плечам, сеть морщинок у глаз.

«Да ты постарела, голубушка, – мстительно подумала Уля. – В этом, наверное, тоже я виновата?»

– Нам нужно поговорить. – В затянувшемся молчании голос мамы звучал напряженно.

– Значит, ты по делам, да, мамочка? Столько лет прошло, и даже не спросишь, как у меня дела? – Уля скривила губы, чувствуя, как нижняя чуть отстает от верхней, прямо как у Рэма, придавая лицу еще более презрительное выражение. – Адреса ты мои знала. Но что-то ни одной поздравительной открытки я не помню. А тут приехала – и нам нужно поговорить, так просто, да?

Ульяна поскребла ногтями по дорогой обивке кресла и наклонила голову.

– Ну так я не хочу с тобой разговаривать, мам. Абсолютно не хочу.

– Ты сама знаешь… почему все так… сложилось, – безжизненно проговорила мать, не отрываясь от темноты за стеклом.

– Сложилось? – Теперь Ульяной правила чистая ярость, праведная, как священный огонь. – Это ты так сложила. Ты выгнала меня из дома. Пойми это, наконец. Осознай весь масштаб. Ты – благопристойная женщина, муж, квартира, бизнес, все как у людей – выгнала из дома свою дочь, обвинив ее в гибели младшего брата. Как звучит, да? Хоть в ток-шоу иди.

– Замолчи! – выкрикнула она, сорвав последний слог в настоящий визг.

Уля поморщилась и потянулась к дверце.

– Да запросто, мам. Я пойду. – Заблокированная дверь не поддавалась. – Открой, пожалуйста, – с нажимом проговорила Уля, не оборачиваясь на застывшую рядом мать.

– Это насчет твоего отца. Посиди и послушай, пожалуйста.

Оставалось хмыкнуть и откинуться на мягкую спинку кресла, что Ульяна и проделала, демонстративно размазывая грязь, натекшую с ботинок, по аккуратному коврику под сиденьем.

– Отца, говоришь? Того самого, что бросил меня в нищете и малолетстве?

– Он бросил не только тебя, Ульяна. – Мама цедила слова, но, кажется, немного успокоилась. – Да, того самого отца.

– И что с ним? Он объявился? Хочет прижать меня к своей теплой груди? – Уле стало смешно и противно.

– Напротив. Его наконец признали умершим.

«Умер и погиб. Ты знаешь разницу?» – прошептал голос Рэма – тихий, пахнущий табаком и полынью. Уля кивнула ему в ответ и взглянула на мать.

– Признали? Или он на самом деле… умер?

– Он много лет считался пропавшим без вести. – Мама презрительно скривилась. – Давно пора было поставить в этом деле точку. Да все руки не доходили.

– Ты говорила, он нас бросил. А на самом деле пропал?

– Да нет же. Он сначала ушел от меня, ты была совсем маленькой. Около года. – Ее голос потеплел на одну сотую градуса. – А потом до меня дошли известия, что он исчез. И никто не мог его найти. По закону должно пройти больше пяти лет, чтобы человека признали умершим. Но в этот раз все затянулось. И вот буквально в том месяце был суд…

– А тебе это зачем? – Известие о пропаже и смерти незнакомого мужчины, пусть и связанного с ней кровным родством, мало задело Ульяну. Поведение матери казалось ей куда более интересным.