— Прекрати, — шипела я ему, когда наши взгляды встречались.

— Да ладно «Птичка», — передразнил он Рому, сверкая янтарем глаз. — Давай заставим папика поревновать. Может он еще чего тебе купит.

Я не успела ответить, нужно было расходиться, поднимать руки, делать резкие повороты. И просто танцевать в ритм музыке, любимой обычно, но сейчас бесконечно раздражающей.

Сейчас все особенно бесило. Особенно невозможность прекратить это безобразие. Хотелось просто отдубасить этого идиота.

Я знала, что Рома не просто заревнует. Он будет в ярости. Но и остановить репетицию я не могла. Была комиссия и ректор уже пришел, судя по суматохе что развела внизу куратор.

Ну еще бы, спектакль. Не просто студенческий, а настоящий. Афиши. Реклама. Билеты. Стоимость смешная, но и эта сумма позволила сделать красивые костюмы и слепить достойные декорации. Прервать прогон было невозможно, поэтому я старалась порой сделать Артуру больно в ответ.

 Может быть это его вразумит.

Наверное, я забывала, что выглядело это скорее проявлением страсти. Наверное и финальный поцелуй выглядел таким проявлением. Он планировался нежным, мимолетным. Артур точно не должен был засовывать язык мне в рот.

 Пришлось дать оглушительную оплеуху и тут же с вскриком свалиться на пол, потому что Артур разжал руки, в которых меня держал.

Это было не по сценарию, поэтому все замерли, как о команде. Кроме Афанасьева. Он хлопал в ладоши и со смехом кричал:

— Браво! Ребятишки! Столько экспрессии. Сколько огня! Хоть сейчас на сцену. Вы выдали положенные сто процентов. Надеюсь на премьере будет в таком случае шестьсот.

Он еще много говорил, а я только и смотрела на то место, где еще несколько минут назад стоял Рома. Злой. Напряженный Он ни разу не присел за все представление.

Я задрала голову. Там стоял Артур. По его щеке растекалось пятно от моей ладони. Он смотрел зло. В эту самую секунду, он меня ненавидел. И я чувствовала тоже. Обиду, гнев. И на него, и на себя.

Зачем я позвала Рому?

Пошла за ним, не обращая внимания на окрики Валентины Марковны. Выбежала на улицу, прямо на крыльцо, в одном костюме, ощущая как морозный ветер тут же охватил каждый миллиметр моей разгоряченной танцем кожи.

Тяжело дышала пока осматривала окружающее меня пространство. Яркий свет фонарей заливал глаза, но я смогла разглядеть, что машины Ромы уже нет. Только следы шин на тонком слое снега.

Меня накрыло отчаяние, и я ощутила, как текут слезы, оставляя горячие дорожки на замерзшей коже. Забежала обратно. В раздевалку.

 Достать телефон и набрать Рому стало жизненно необходимым, но он молчал. Только гудки, бесконечные, разрывающие душу.

— Ну что, долеталась Птичка, — рассмеялась Влада, но я уже не слушала.

 Сняла костюм и рванула домой. Когда меня попытался остановить Веселов. Отношения выяснить ему видите ли захотелось, я залепила ему вторую пощечину. Он вроде даже пошатнулся.

— Никогда. Не смей. Больше. Меня трогать! — отчеканила я и оттолкнув его к стене, побежала вниз по лестнице.

Скорее. Скорее. Скорее. Заказать такси и домой. Объяснить. Дать понять, что нет никого для меня важнее. Дать понять, что Рома важнее всего. Важнее. Даже балета.

 Но как объяснить это пьяному человеку, который вознамерился доказать, что ты принадлежишь ему.

Бывают моменты, когда жопа. Полная. Беспросветная. Вот,  как у Светы, у которой она раза в три больше Аниной. И раза в два Марининой.

Если еще недавно меня буквально распирало от гордости за свой поступок в сентябре. Ну классно же. Пересадил сердце. Дал возможность продлить жизнь ребенку. Теперь же я думаю, а не выебывался ли я перед Аней? А зачем я вообще в это полез? И ладно бы сам. Так ведь, все за мной полезли. Согласились. Улыбались.

Суки.

А теперь хором говорят, что я привел неопровержимые аргументы. Вынудил практически. Я их блять, вынудил! А теперь вокруг меня одни пони с волшебными рогами, а я в дерьме. И следствие ведется. Лицензия может улететь просто в задницу. Только и останется, что преподавать в медицинском вузе.

 Вот Аня то обрадуется, тому что меня студенточки облепят. Молодые. Горячие.

Но маше все равно нет равных. И конечно то, что ее сделали солисткой в спектакле показатель. Хороший, такой жирный показатель. Такой же жирный, как волосы Афанасьева, что медленно ко мне приближался. Или это гель? В этом свете фонарей непонятно, а еще снег опять идет. В этом году что-то частое явление.

Спрашивать про волосы не стал, только поздоровался за руку.

— А, ты на Анюту нашу посмотреть пришел. — Нашу?

— Костюм у нее, конечно, закачаешься, — пихнул он меня в бок. — Не видел? Наверняка его очень приятно будет стягивать.

— Олег закрой рот, пока в него не залетела моя пятка.

— Мужчины, — наигранно обиделся Афанасьев и закатил глаза. — И что только в тебе Аня нашла? Член-то у меня побольше будет.

Да ладно?

— А это как с джипами Олежек. Размером еще пользоваться надо уметь, — заметил я, скривив губы и открыл перед болваном двери.

— Я умею.

— Ну, точно. Именно поэтому Лара, Тина, или как там ее… запрыгнула на меня. А ты просто дрочил в сторонке.

Мы уже прошли пост охраны и поднимались судя по всему на второй этаж. Здесь было красиво. Резные панели, лепнины на потолке, и конечно настенная живопись. Практически театр. Явно и отделка стен еще советского типа. Качественная. Не то что сейчас делают. Налепили с девизом из мультика: «И так сойдет!», а после них хоть потоп.

— Вот не надо. Анечка должна ценить тонкую душевную организацию

— Афанасьев, по хорошему прошу, — перебил я его и остановил перед дверью актового зала, с высоты своего роста заглядывая в глаза. — Оставь Аню в покое. Не в твои теплые края эта птичка летает.

— Да, мне то, что? — пожал он плечами и мерзко ухмыльнулся. Сука. — Там и без меня операторов жарких стран хватает.

Он еще что-то зудел мне на ухо, но только одни взгляд на сцену, где сидела на краю она и мозг просто отключился. Включились эмоции. И назвать их мужскими язык ведь не повернется. В них не было ничего хорошего. Ревность зверем ревела внутри оттого, что рядом с Аней сидел Веселов. Непозволительно тесно. На блондинку рядом я почти не смотрел.

Зверь внутри стал когтями рвать диафрагму, когда этот молокосос, заметив мой взгляд, тут же прижался губами к шее мой девочки. Моей!

Порвать. Загрызть. Аня дернулась и посмотрела на Веселова, как на сумасшедшего, вскричав при этом:

— Ты дебил?!

Было уже поздно. Зверь встал на дыбы, готовый убивать.