Заиграла музыка.

Но даже она не перекрыла голос Афанасьева, расписывающего мне действие на сцене. Как будто я сам не видел, что там происходит. Наблюдал, как этот сученок сальный буквально трахает Аню на сцене.

А она со злости его в ответ. И одна часть меня понимала, что сейчас, когда пред генеральный прогон в самом разгаре, остановить это блядство нельзя. Другая же требовала все прекратить и задать Ане вопрос: «какого хуя она терпит, как чужие руки, так властно, то сжимают талию, то задевают грудь, то погладят там, куда только мне открыт доступ.

— А вот сейчас он ее поцелует.

На это я смотреть не собирался. Не собирался пялиться, как чужие губы касаются губ, принадлежащих лишь мне. Сорвался с места, словно гонимый тем самым зверем. Вниз. К машине.

Педаль в пол и газ до отказа. Подальше от этого рвущего внутренности чувства. Подальше от последствий, потому что вот сейчас хотелось убивать, рвать на куски и орать в лицо каждому: Моя! Она моя!

Уехал недалеко. Остановился, отдышался, лбом касаясь прохладной кожи на руле. Зверь не давал мне покоя, требовал выплеснуть наружу гнев и злость. Я должен был ему сопротивляться, должен был уехать домой, дождаться когда увижу покаянный взгляд Ани и то как она будет мне сосать, но не смог.

Пришлось пойти на поводу у эмоций, выжать сцепление, включить первую передачу, поворотник и выехать на проезжую часть. Когда, спустя несколько минут, просвистев шинами по асфальту, вернулся к академии, то спрятал машину в тени здания, туда, где не попадал желтый свет от уличных высоких фонарей. Там и притаился.

Затаился и долго смотрел за двустворчатой тяжелой дверью, из которой то и дело выходили люди, уже сменившие тяжелые зимние одежды на весенние. И вообще на улице несмотря на ранний март ощущалось приближение лета. Снег лежал лишь тонким слоем, а из-за намечавшегося дождя скоро не станет и его.

 Везде тепло, только во мне словно вымерла земля и превратилась в ледяную пустыню.

Из дверей вышла девчонка в светлой курточке. Не Аня. Та скорее всего уже рванула на такси домой. Но даже не она меня сейчас волновала.

Веселов.

Нет гарантий, что он еще не ушел домой, но мне повезло. Хлыщ вышел с блондинкой спустя пятнадцать минут моего здесь пребывания. Его подружка  держалась рядом, но не касалась его. Странно.

Хотя она вроде нормальная. В свое время, таких в клубе и встречал. Без претензий на долгосрочные отношения.

И чего в таком случае сальный ублюдок к Ане прикопался. Впрочем, понятно чего. Эта выглядела дешевкой, в Ане же был свой класс.

Это как сравнивать бижутерию с настоящими камушками.

— Ну что, ко мне? — осторожно спросила девушка, стараясь держаться на расстоянии.

— Сегодня так и быть отдохни, — как с барского плеча кинул Веселов. — Мне подумать надо.

— Артур, а когда…

— Как только Аня будет со мной, сколько можно повторять, — рыкнул он на девушку, которая тут же съежилась. — Тем более ты плохо стараешься. Она почти меня не ревнует.

Было видно, что блондинке хочется что-то сказать, но она усиленно сжимала губы и сдерживалась. Шантаж? Но чем?

— Наверное, тебе все-таки хочется, чтобы свет увидел ваши, — он сделал паузу и вкрадчиво пропел. — семейные фотографии.

— Нет, конечно, нет, — испуганно залепетала она и тут же что-то вытянула из кармана. — Вот. Ты просил.

Она подала ему небольшую пачку денег.

— Вот и умница. Папаше привет передавай, — усмехнулся он засовывая деньги в карман кожаного черного пальто и поднял брови. Мол, чего еще стоишь?

Блондинка понятливо кивнула, натянула капюшон и тут же скрылась в темноте вечерней Москвы.

Вот оно что. Кажется, пацан забыл, что рабство в России отменили в 1861 году. Появился еще один повод почесать ноги и кулаки.

Я предвкушающе улыбнулся.

Веселов остался один, осмотрелся, набрал сообщение в смартфон и сделал шаг в сторону остановки, а потом вдруг повалился на тротуар выложенный плиткой. Не вдруг конечно, а из-за моего удара.

Не по ногам же его бить.

— А, — усмехнулся он, приподнимаясь на локте и насмешливо меня осматривая.

— Доктор Сладкий. Вы еще и деретесь. Вот Анька, то обрадуется.

— Ты, сукин сын! — отрезал я. — Даже не понимаешь, когда нужно остановиться.

— А что мне останавливаться? — сел он и провел двумя руками по волосам. — Вам Анечка моя надоест, а я подберу. И успокою. И… выебу.

Перед глазами мигом вспыхнуло красное пламя ярости. Еще один удар пришелся по челюсти. Послышался хруст и нечеловеческий стон боли.

— Ты в курсе, что тебе больше кальция пить надо, — заметил я, обходя его кругом. — Кости не будут хрустеть. Да, не делай такую рожу. Смешно же. Аню тронешь, буду ломать не челюсть, а руки и ноги. Далеко ты потом не утанцуешь.

— Вы вроде врач, вам положен заботься о здоровье.

— А еще я мужчина. Аня моя, запомни это, — рыкнул я ему в лицо и снова двинул по челюсти, а затем поднялся и, смахнув невидимые пылинки с дубленки отправился до ближайшего магазина.

Хотелось выпить. Лучше напиться и трахнуть Аню, чтобы и думать забыла о влажных лапах этого мелкого уродца. Херувим блять, ебаный.

Я шел пешком, оставив машину у академии.

До дома было примерно минут тридцать хоть бы. И пока двигался по тротуару, слепо наблюдая, как меня обтекает разношерстная толпа, делал обжигающий глоток за глотком. Это все зверь. Он продолжал рвать меня на части. И пара ударов не утихомирили его. Все бесполезно. Можно бить. Можно кричать на ублюдка, но Аня так и будет тереться об этого гавнюка. Так и будет целовать его в финале. А потом и правда ляжет под него.

Может и правда пора заканчивать. Скажу ей прямо сейчас. Только немного посмотрю, как она моет посуду на кухне, так и не сменив прическу. Посмотрю, как она притоптывает под музыку.

Невероятная. Шикарная. Сексапильная. Охуенная. Моя. Посмотрю, как она широко открывает голубые глазища, заметив меня, пьяного с бутылкой на половину выпитого Джек Дениелса.

Надо и правда кончать с этими отношениями на грани зависимости. Только сначала кончить. Лучше в Аню. Лучше прямо сейчас.

Я отставил бутылку со стуком на стеклянный столик возле окна, за которым лил первый весенний дождь и сделал шаг к испуганной Птичке. Она прижалась к холодильнику возле которого и стояла уже одетая в привычный домашний костюм.

Светлые, шелковые брючки и маечку, под которой еще не встали сосочки. Но это быстро исправить.

— Рома…?

— Тебе нравится погрубее? Сейчас устроим.

Рома шагнул ко мне. Злой взгляд говорил о желании. Но от желания любить меня не осталось и следа. Цель, наказать и сделать больно мелькала в его глазах. Так же больно, как было ему. Я это понимала, наверное, но до жути боялась.