хотя все они выглядят так, словно хотят проглотить меня — это лучше, чем выглядеть незаинтересованными или скучающими.

Я сразу замечаю впереди знакомого мужчину. Он в черном костюме, потягивает из бокала что-то янтарно-коричневое. Это тот же самый мужчина, который играл в покер в первый вечер в клубе с женщиной, стоявшей рядом с ним на коленях, пока он гладил ее по голове. Что-то в нем пугает меня. Он излучает власть и богатство, и я могу только предположить, что в постели он был бы столь же ужасен.

Подняв глаза, я мельком вижу Эмерсона, стоящего у задней стены. Его руки крепко сложены перед собой, и в языке его тела есть что-то такое, что кажется странным. Он напряжен.

— Развернись немного, дорогая, — говорит мужчина с микрофоном, и я выдавливаю лучезарно улыбку, обходя сцену, позволяя толпе увидеть мою задницу с ярко-красными отметинами от зубов.

Спасибо, Эмерсон.

— Десять тысяч, — раздается мрачный голос с пола, и я удивленно оборачиваюсь, ища источник.

Человек в черном подмигивает мне, делая глоток своего напитка. Мое тело заливает жар. Этот человек заплатит десять тысяч, чтобы провести со мной час. Будет ли он разочарован, если я не займусь с ним сексом? Конечно, он должен знать, что просто завоевывает мою компанию. Я не могу с ним спать. Эмерсон бы этого не допустил… не так ли?

— Десять тысяч для мистера Кейда. Я слышу одиннадцать тысяч?

Движение в задней части зала привлекает мое внимание, и я прищуриваюсь в свете прожектора, чтобы увидеть, как Эмерсон поднимает руку. Мы встречаемся взглядами на долгое, напряженное мгновение. Он должен победить. Что, если мистер Кейд перекупит его? Я пытаюсь не показывать своей паники, но здесь, наверху, у меня дрожат пятки.

Почему он так поступил со мной?

— Мистер Грант за одиннадцать тысяч, — кричит мужчина.

— Пятнадцать, — рявкает мужчина впереди.

— Двадцать, — отвечает Эмерсон.

Я едва могу пошевелиться, пока мужчины мечутся взад-вперед, в комнате царит напряжение, поскольку они постоянно переигрывают друг друга.

Когда человек в черном кричит:

— Пятьдесят.

С самодовольной ухмылкой на лице, мне хочется плакать. Я примерно в двух секундах от того, чтобы сказать им остановиться. Я не стою таких больших денег. Они никак не могут быть готовы заплатить за меня столько.

Я качаю головой в сторону Эмерсона, делая это так незаметно, что, надеюсь, никто не заметит, но, думаю, я могу сорваться, если он действительно выложит больше пятидесяти тысяч долларов всего за час со мной.

— Пожалуйста, не надо, — шепчу я, хотя меня никто не слышит. Я знаю, что он может прочитать слова по моим губам.

Он стискивает челюсти и гневно смотрит на меня.

Человек в черном оглядывается на Эмерсона, ожидая, что тот сделает ставку. Я прикрываю щеки, молясь, чтобы это поскорее закончилось. Я никто, даже близко не такая сексуальная, как Иден, и вполовину не такая красивая и не такая интересная, как любая другая женщина, которая приходила сюда. Как он может вот так просто выбрасывать деньги на ветер?

— Пятьдесят тысяч, один раз…

— Семьдесят пять, — говорит Эмерсон, глядя на меня так, как будто он на меня сердится.

Мои глаза расширились, как блюдца, и я, должно быть, бледна, как привидение.

Человек в черном громко смеется.

— Ты стоишь каждого копейки, милая, но я думаю, мистер Грант хочет, чтобы ты принадлежала только ему.

Я все еще пялюсь на Эмерсона с открытым ртом, пытаясь осмыслить семьдесят пять тысяч.

— Продано! — кричит диктор. — За семьдесят пять тысяч долларов владельцу клуба Эмерсону Гранту!

Толпа начинает аплодировать, и я замечаю, что Иден хлопает с лучезарной улыбкой, сидя у кого-то на коленях в глубине зала.

Прежде чем я понимаю, что происходит, я наблюдаю, как Эмерсон направляется ко мне, выглядя скорее раздраженным, чем обрадованным своей победой.

Он злится на меня? Я сделала что-то не так?

— Я… я… извини, — заикаюсь я, когда он берет меня за руку и перекидывает через плечо.

— Что ты делаешь? — Спрашиваю я.

Реакция окружающих представляет собой смесь смеха и одобрительных возгласов, когда меня поднимают через всю комнату, а мою голую, покрытую следами укусов задницу перекидывают через плечо Эмерсона.

Он не останавливается, когда мы исчезаем в коридоре справа. Это не зал для вуайеристов, а тот, в котором находится комната, в которой мы были сегодня, где мы по-быстрому трахнулись на кровати.

— Куда мы идем? — Вскрикиваю я.

Сзади темно, но я слышу, как за нами закрывается дверь, когда мы добираемся до тускло освещенной комнаты с черной кроватью, которую я помню.

Мой желудок сжимается одновременно от возбуждения и страха.

— Я заплатил за час твоего времени, Шарлотта.

Он швыряет меня на кровать и смотрит на меня сверху вниз с плохо скрываемым гневом.

— Пришло время забрать то, что я выиграл.

Его большие руки хватают меня за лодыжки и притягивают к себе. Я взвизгиваю.

Я не боюсь Эмерсона. Я доверяю ему, но прямо сейчас… он кажется расстроенным. Злится на меня по причинам, которых я не понимаю, и я не могу точно сказать, должны ли мы участвовать в игре или он говорит по-настоящему.

— Напомни мне, Шарлотта, — просит он, когда что-то мягкое обвивается вокруг моей правой лодыжки.

Когда я пытаюсь убрать ногу, я понимаю, что это ограничение. Он приковывает меня наручниками к кровати.

— Что ты внесла в этот маленький список наказаний?

— Я…Я не… За что меня наказывают?

Он дергает меня за другую ногу и обматывает еще одним мягким манжетом мою лодыжку. Мои ноги раздвинуты, и мое сердце начинает бешено колотиться в груди.

— Что ты сказала сегодня утром об аукционе? Что произойдет, когда ты оказалась бы на сцене?

— Что?

В его словах нет никакого смысла, и я, кажется, не могу избавиться от нервозности.

К тому же, то, как я сдержана, и предвкушение того, что должно произойти, затуманивают мой мозг. Он такой злой и ведет себя грубее, чем обычно, и это так горячо и пугающе, что мое тело не знает, напугано оно или возбуждено.

— Сверчки, Шарлотта. Ты сказала, что там будут сверчки.

— Эм… да, — отвечаю я.

Он пересекает комнату и открывает ящик стола. Я пытаюсь заглянуть за его спину, чтобы увидеть, что он достает. Когда он снова поворачивается ко мне, в его пальцах полоска черного шелка.

— Там были сверчки, Шарлотта?

— Нет… — Отвечаю я.

Он стоит у изножья кровати и смотрит на меня, нахмурив брови, пропуская шелк сквозь пальцы.

— Сколько я заплатил за этот час с тобой?

— Эмерсон, ты не можешь заплатить столько…

— Ложись, — рявкает он строгой