много реальной работы означает, что я не могу целыми днями трахать свою секретаршу над своим столом так, как мне хочется. На самом деле, мы оба были так завалены делами, что едва ли могли даже прикоснуться друг к другу до пяти, когда я обычно успеваю быстро потрахаться наверху, пока в офисе звонит телефон.

Другая часть моей недели, на которую влияет загруженность, — это план, который у меня был для Шарлотты. Есть так много вещей, которым я хочу ее научить, вещей, которым она жаждет научиться как моя саба. И я не знаю, кто так сильно заморочил голову этой девушке, чтобы заставить ее поверить, что она никогда не бывает достаточно хороша, но есть несколько приемов, которые я имел в виду, чтобы изменить это.

Когда мы входим в клуб, там царит хаос. Я слышу, как Мэгги что-то кричит в глубине зала, Дрейк выглядит напряженным, когда отдает приказы своим людям установить одну из клеток сбоку от сцены. И когда Гарретт бросает на меня один взгляд, он по-настоящему улыбается.

Именно это Гаррет и делает в состоянии стресса: Он все превращает в шутку. Это приводит в бешенство.

— Вопреки тому, как это выглядит сейчас, я могу заверить тебя, что все под контролем, — говорит он с полной уверенностью.

— Чушь собачья, — отвечаю я.

— Да, это полный бардак. Та клетка справа от сцены все еще дребезжит, две девушки вызвали полицию, а город угрожает отозвать у нас лицензию на продажу алкоголя, так что у Мэгги психический срыв.

— Чем я могу помочь? — Спрашивает Шарлотта, прежде чем я успеваю вымолвить хоть слово.

— Ну…что ты делаешь сегодня вечером в семь? — Спрашивает Гаррет, приподнимая бровь.

Я стискиваю зубы и толкаю ее за спину.

— Нет.

Он отвечает со смехом.

— Расслабься. Это была шутка. Но я имею в виду… дай мне знать, если передумаешь. Члены клуба выложили бы за тебя кругленькую сумму, милая.

Он дергает ее за каштановый локон, и я никогда так сильно не хотел причинить боль своему лучшему другу, как в этот момент.

Зная Гаррета, можно сказать, что он не флиртует. Это именно то, что он делает. Он видит людей такими, какие они есть, и это то, что делает его хорошим в своей работе.

Но меня никогда так сильно не беспокоило то, как он разговаривает с Шарлоттой. В свое оправдание могу сказать, что он по-прежнему видит в ней всего лишь мою секретаршу.

Искренний смех Шарлотты отрывает мой взгляд от Гаррета.

— Ты псих. Вы не хотите, чтобы я участвовала в вашем аукционе. Были бы сверчки…

Мое раздражение быстро переходит с Гаррета на нее, когда я хмурю брови в ее сторону. Я знаю, что она говорит это в шутку, и она может смеяться сколько угодно, но я знаю, что скрывается за этим юмором, и это заставляет меня скрежетать зубами при одной мысли об этом.

— Хватит, — рявкаю я, заглушая их смех.

Я направляюсь прямиком в клуб, срывая с себя куртку, готовый починить все это дерьмо, которое, кажется, разваливается на части.

— Приступаем к работе, — кричу я им в ответ.

Мы тушим по одному пожару за раз, и, честно говоря, это моя любимая часть работы. Это возвращает меня в мои первые дни, когда я проводил мероприятия, координировал поставщиков, пиарщиков и графики, до того, как я провел свою жизнь, сидя за письменным столом в ожидании чего-нибудь интересного.

Каждые несколько минут я ловлю Шарлотту, бегающую вокруг, и в основном отдаю ее на день Мэгги.

По какой-то причине я странно злюсь на нее. Ладно, не на нее, но один этот утренний комментарий действует мне на нервы.

Как, черт возьми, такая блестящая, красивая девушка может так плохо думать о себе?

Этот кусок дерьма, ее отец, никогда не хотел относиться к ней должным образом, так что теперь она, похоже, не может смириться с мыслью, что она чего-то достойна. Хотел бы я прямо сейчас встретиться лицом к лицу с этим ублюдком. Я бы хотел надрать ему задницу за то, что он сделал с Шарлоттой и Софи.

— Что ты хочешь сделать с сегодняшним составом? — Спрашивает Гаррет, пока я стою в офисе и просматриваю контракты.

— Сколько у нас есть? — Спрашиваю я.

— Семь.

Черт. Это наш первый аукцион, самое ожидаемое событие в клубе, по словам пиар-фирмы. Они бредят этим с тех пор, как было объявлено об открытии клуба, и это здорово, но еще этот гребаный следователь по уголовным делам дышит нам в затылок.

Девушки продают с аукциона свое время, а не секс. По крайней мере, не публично. То, что они делают во время свидания, зависит только от них.

Семь немного уныло для нашего первого аукциона.

— Поговори с девушками, которые у нас есть. Может быть, у них есть какие-нибудь знакомые. Увеличь их долю до шестидесяти процентов, и давай нацелимся хотя бы на дюжину, — говорю я, надеясь, что этого достаточно.

— Ты знаешь… — отвечает Гаррет, прислоняясь к дверному косяку.

Волосы у меня на шее встают дыбом, как будто я уже знаю, какую гребаную идею он собирается озвучить.

— Я имел в виду то, что сказал о Шарлотте.

— Нет.

Он немного выжидает, прежде чем добавить:

— Ты звучишь ужасно защищающие…

Я поднимаю глаза и свирепо смотрю на него. Обычно я ничего не скрываю от Гаррета. Мы дружим уже много лет, но раньше у меня никогда по-настоящему не было секрета, который можно было бы хранить. Я даже не уверен, что хорошо держу этот.

— Ей всего двадцать один.

— Им всем практически по двадцать один.

Я занимаю себя тем, что притворяюсь, будто на самом деле читаю эти контракты, которые держу в руках, методично просматривая бумаги.

— Эмерсон Грант… ты привязываешься?

— Прекрати, — бормочу я.

Он поднимает руки вверх, сдаваясь.

— Отлично. Ты не обязан мне ничего говорить. Просто позволь мне вывести ее на сцену… продать с аукциона час ее времени сегодня вечером. Если она согласится, конечно. Мы с тобой оба знаем, что она соберет хорошую компанию, не говоря уже о больших деньгах.

Дело не в деньгах. Но что-то в том, что он только что сказал, заставляет меня задуматься.

Сегодня вечером Шарлотта привлекла бы к себе много внимания. Возможно, тогда она наконец увидела бы то, что вижу я. Но я, очевидно, не могу позволить кому-либо выиграть час с ней. И я сразу же думаю о нашем самом богатом члене…

— Ронан Кейд будет здесь сегодня вечером?

— Ты можешь на это рассчитывать, — отвечает Гарретт.

Блять. Это