Курды не любят говорить об этом – чтобы обрести независимость от Ирака, нужно держаться вместе. Но это была довольно жестокая война, оставившая свои шрамы. Некоторые надеются, что курдов окончательно объединит борьба против ИГИЛ, но сейчас, когда проезжаешь по региону, создается впечатление, что это разные страны. У обеих партий есть свои отряды пешмерга, свои силы безопасности и свои разведывательные службы под названием «Асайиш».

Сулеймания, граничащая с Ираном, – вотчина ПСК и семейства Талабани. Она считается более либеральной по сравнению с Эрбилем, подконтрольным ДПК. На зоны ПСК оказывает влияние Иран, тогда как ДПК сотрудничает с Турцией. Курдская политика очень запутанна и сложна. После того как я освободилась и стала заниматься правозащитной деятельностью, я начала понемногу понимать, как могло произойти ужасное поражение в Синджаре.

На первом контрольно-пропускном пункте по дороге в Эрбиль дежурили пешмерга и асайиш, подконтрольные ПСК. Посмотрев наши удостоверения личности, они велели водителю такси отъехать в сторону и подождать.

В машине с нами были молодые мужчина и женщина, вероятно супружеская пара. Девушка напряглась, услышав, как мы с Насером разговариваем между собой по-арабски.

– А вы по-курдски говорите? – спросила она меня, и когда я призналась, что говорю, она заметно успокоилась.

Я сидела вместе с ними на заднем сиденье, а Насер – на переднем. Оба других пассажира были из Курдистана. Вероятно, нас остановили из-за того, что в наших с Насером удостоверениях были указаны другие регионы. Когда дежурный приказал водителю подождать, девушка нетерпеливо вздохнула и принялась вертеть свое удостоверение в руках, поглядывая в окно и стараясь понять, почему охранники так медлят.

Солдат пешмерга показал на меня с Насером.

– Вы, двое, идите с нами. А вы можете ехать, – обратился он к водителю, и мы забрали свои вещи из машины.

Когда мы шли за солдатом в здании, мне снова стало страшно. Я не ожидала встретить в Курдистане столько препятствий. Похоже, если я и дальше будут наставать на том, что я Сузан из Киркука, то поездка по Курдистану будет нелегкой. Если они подозревают нас в сочувствии к ИГИЛ или просто сомневаются в том, зачем мы едем в Эрбиль, то могут запросто развернуть нас.

Внутри помещения солдат начал задавать нам вопросы.

– Кто вы? Почему вы едете в Эрбиль, когда в одном удостоверении указан Мосул, а в другом Киркук?

Особенно он подозревал Насера, который был подходящего возраста для фанатичного боевика «Исламского государства».

Мы очень устали. Мне хотелось только одного – добраться до Эрбиля и встретиться с Сабахом. Я поняла, что единственный способ это сделать – прекратить притворяться.

– Ладно, хватит, – сказала я Насеру. – Я расскажу им.

И я обратилась к солдату по-курдски.

– Меня зовут Надия. Я езидка из Кочо. Мое удостоверение поддельное. Мне его дали в Мосуле, где меня удерживало в плену ДАИШ. Этот человек помог мне сбежать, – показала я на Насера.

Мое признание, казалось, ошеломило солдата. Он сначала удивленно разглядывал нас обоих, а потом, придя в себя, сказал:

– Вы должны рассказать об этом асайиш. Следуйте за мной.

Он позвонил по телефону, а потом отвел нас в соседнее здание, где располагалась служба асайиш и нас уже поджидала группа сотрудников. Нам предложили сесть во главе большого стола и поставили на стол видеокамеру, направив ее на нас. Насер, увидев камеру, замотал головой.

– Нет-нет, – заговорил он по-арабски. – Меня нельзя снимать. Никто не должен меня увидеть.

Я повернулась к сотрудникам разведки:

– Насер сильно рисковал, поехав со мной, и у него до сих пор родные в Мосуле. Если кто-то узнает его, это повредит ему и его семье. И вообще, зачем вам эта запись? Кто ее будет смотреть?

Я тоже разволновалась от того, что ПСК собирается записывать наш допрос. Я не была готова публично рассказывать о своих злоключениях в Мосуле.

– Она просто для отчетности, и мы замажем лицо Насера, – сказали они. – Клянемся на Коране, что никто не увидит эту пленку, кроме нас и нашего начальства.

Когда стало ясно, что нас не пропустят, пока мы все не расскажем, мы согласились.

– Только если вы поклянетесь, что никто не опознает Насера и что эту запись посмотрят только пешмерга и асайиш, – сказала я.

– Да-да, конечно, – закивали они, и мы начали.

Допрос длился несколько часов. Вопросы задавал старший офицер.

– Вы езидка из Кочо?

– Да. Я езидская девушка из деревни Кочо в Синджаре. Мы остались в деревне, после того как ушли пешмерга. ДАИШ написало на нашей школе: «Эта деревня принадлежит Даулят-аль-Исламийя».

Я рассказала, как нас заставили собраться в школе, после чего женщин и девушек отвезли в Солах, а затем в Мосул.

– Долго вы пробыли в Мосуле?

– Точно не знаю.

Я рассказала, что нас держали в темных комнатах, и трудно сказать, сколько проходило времени в каждом случае. В асайиш знали, что произошло в Синджаре. Но они хотели узнать подробности моей истории – в частности, что со мной произошло в плену и как Насер помог мне сбежать. Насер шептал мне по-арабски, предупреждая соблюдать осторожность при разговоре на эти две темы. Когда речь зашла о его семье, он сказал мне:

– Не говори, что, когда ты пришла к нам, был вечер и что мы сидели снаружи. Скажи, что была полночь. Иначе они подумают: раз мы отдыхали в саду, то принадлежим к ДАИШ.

Я сказала ему, чтобы он не беспокоился.

Когда речь зашла об изнасилованиях, я отказалась рассказывать о случившемся. Родные любили меня, но пока я не встретилась с ними, я действительно не знала, как они или езидское сообщество в целом отнесется к тому, что я уже не девственница. Я вспомнила, как Хаджи Салман шептал мне, что если я сбегу, то меня при первой же встрече убьют родные.

– С тобой все кончено, – говорил он. – Никто не возьмет тебя замуж, никто не полюбит. Твои родные не захотят видеть тебя в своей семье.

Даже Насер беспокоился о моей семье и о том, как мои родственники отреагируют, узнав, что меня насиловали.

– Надия, они снимают. Не доверяй им, – шептал он мне в том отделении ПСК. – Сначала узнай, как отнесутся к этому твои родные. Может, они и вправду захотят убить тебя.

Было больно сомневаться в людях, которых ты любила с раннего детства. Но езиды придерживаются консервативных взглядов, не допуская секса до свадьбы, и никто не представлял, что такое может произойти сразу со многими езидскими девушками. Такая ситуация – тяжелое испытание для любого сообщества, как бы ни любили тебя родственники и какие бы крепкие узы вас ни связывали.