Если бы только можно было вернуться на двадцать лет назад! Говорят, все можно исправить, кроме смерти, какая глупость! То, что сделано, ни изменить, ни исправить невозможно, любая мелочь остается с тобой навсегда…

С Жанной он был бы совсем другим: свободным и любимым. Их ребенок никогда не был бы запуган и несчастен, но этот ребенок был убит по его злой воле…

Убит, уничтожен, потому что мешал ему стремиться к целям, казавшимся такими важными и благородными!

Мысль о собственной подлости оказалась такой невыносимой, что Илья Алексеевич едва не застонал.

Иногда он позволял себе помечтать, что было бы, если бы он тогда сделал правильный выбор, и перед глазами вставали картины трудной, но честной бедности, жизни, в которой любимая и преданная женщина нежно врачует самый болезненный удар судьбы. Картины эти были такими яркими, что Илья Алексеевич готов был поверить, что в другом, параллельном, мире существует другой Илья, принявший нужное решение и теперь счастливо живущий с женщиной, посланной ему небом.

Кто знает, так ли бы было на самом деле, но одно Илья Алексеевич знал твердо — он жил бы без отравляющего душу чувства вины.

Бывает, жизнь наносит тяжелые удары, но если ты ни в чем не виноват, эти удары оставляют на сердце раны. Пусть тяжелые, глубокие, но раны, и они в конце концов зарубцуются. А вот если ты сам сделал что-то плохое, то в душе возникает язва, которая не заживет никогда…

«Я совершил страшную ошибку, — вздохнул Илья Алексеевич и тут же перебил себя: — Какое там ошибку! Подлость! Ошибки делают от неведения, а я все знал. И знал, что нельзя бросать человека, который доверил тебе свою жизнь! Если бы я просто оказался на распутье, просто колебался между двумя понравившимися мне девушками, но ведь все человеческие законы требовали — останься с Жанной. У меня не было выбора, а я посчитал, что есть. Моя совесть, лучший в мире проводник и советчик, упорно толкала меня к счастью, а я за это придушил ее. Нет, я не могу оправдаться неведением, просто все нравственные законы я считал забором, ограничивающим мою свободу, хотя на самом деле это дорожные знаки, указывающие человеку правильный путь».

Он закурил и глубоко, с остервенением затянулся. «Я заслужил все, что со мной происходит, — строго сказал он себе, — и готов принять любое наказание, не спрашивая: «За что?» Я знаю за что. Господи, пошли мне любые несчастья, только пусть у Алисы все будет хорошо…»

Жанна, как всегда пунктуальная, ровно в девять вошла в свою приемную.

— Здравствуйте, Соня, — ответила она на приветствие секретарши и, попросив кофе, проскользнула в кабинет. Кажется, в лифте она порвала колготки о застежку портфеля главного бухгалтера. Вот зачем, скажите на милость, все мужики в ее фирме таскают с собой здоровенные саквояжи? Что они там хранят? Только если бутерброды из дома. Сто лет все работают на компьютерах, на бумагу переносятся только окончательные финансовые документы, и даже если вдруг человеку выпадет охота поработать дома, диск легко помещается в кармане пиджака. А они носятся с портфелями как заведенные! Имидж у них, а она страдай! Извернувшись, Жанна увидела предательскую стрелку. У нее тоже имидж, генеральному директору крупной компании возбраняется ходить на работу в брюках, а она так привыкла к ним! Долгие годы Жанна вообще не знала, что такое колготки, на них не было денег, поэтому женский инстинкт во что бы то ни стало беречь чулки был у нее на нуле.

Что же делать, запасную пару она на днях использовала. Как бы половчее подъехать к секретарше, чтобы та сходила в магазин и не почувствовала себя при этом девочкой на побегушках? Нужно брать сразу десять пар. Или двадцать. Или сто.

Жанна ухмыльнулась. В былые времена купить сразу сто пар колготок было для нее так же реально, как приобрести в личную собственность космический корабль. «Интересно все-таки повернулась моя жизнь», — грустно подумала она.

Вошла Соня, держа на отлете подносик с дымящейся чашкой.

— У меня авария, — призналась Жанна, — и только вы можете меня спасти.

— Слушаю, Жанна Игоревна.

— У нас с вами, кажется, нет срочных дел?

— Нет. Совещание назначено на четырнадцать часов.

— Тогда сходите, пожалуйста, в ближайшую лавку и купите побольше чулок. Такой, знаете, стратегический запас. Половину мне, половину — себе. А то в лифте у моих колготок повышенный производственный травматизм. Я прошу вас как женщина женщину, мы же знаем, что ничего не может быть хуже рваных чулок. Спасете от позора?

Соня кивнула:

— Я закрою приемную, пока меня нет, хорошо? Чтобы вам не мешали работать.

— Кстати, насчет работать — что на сегодня самое важное?

— Я подготовила договоры, по которым истекает срок.

— Давайте, посмотрю. И почту, пожалуйста. Да, Соня, когда вернетесь, закажите мне билет в Москву и гостиницу, как обычно. Поеду на выходные к дочери.

— Поезд или самолет?

— Я же говорю, как обычно. Поезд.

Отпустив Соню, Жанна потянула к себе стопку договоров. Сейчас она быстренько даст добро на перезаключение, и можно считать, что день прожит не зря. Руководство крупной компанией, занятие, в котором она хотела забыться, оказалось вовсе не таким увлекательным и напряженным. Вполне хватало времени горевать.

Жанна похоронила мужа восемь месяцев назад. Аркадий погиб по вине подонка, решившегося, несмотря на гололед, в пьяном виде сесть за руль и хорошенько разогнаться.

Смерть мужа потрясла ее. Жанна привыкла к Аркадию Семеновичу, надеялась, что он будет с ней всегда… А он покинул ее так внезапно и жестоко.

Одна секунда, один неверный поворот руля — и Жанна снова одинока. «Поневоле поверишь в венец безбрачия», — горько думала она. Что ж, одиночество было ее старым, до боли знакомым другом, и она без гнева снова впустила его в свою жизнь.

Ей было очень плохо, Аркадий Семенович за эти годы стал Жанне самым близким человеком, и не имело никакого значения, что она не любила его.

С его смертью в ее жизни образовалась страшная тоскливая пустота, заполнить которую было нечем. Верочка вышла замуж и уехала к Герману в Москву, перевелась в ГИТИС. Съемками в сериалах она заработала на скромную, но вполне приличную квартирку, и в ближайшее время молодые не собирались возвращаться в Петербург. Дочь звала ее к себе, но Жанна не решилась осложнять им жизнь собственным присутствием. Она часто приезжала навестить молодых, но даже в эти короткие визиты останавливалась в гостинице, чтобы не быть обузой.

Теперь в большом уютном доме, любовно обставленном Жанной для счастливой семьи, жили две одинокие женщины с разрушенными судьбами. Они с матерью Аркадия держались друг за друга, чтобы вместе бороться с горем, но обе понимали, как слабы и беспомощны перед лицом несчастья.

Наталия Дмитриевна очень сдала после смерти сына, в одночасье превратившись в старушку из моложавой, подтянутой женщины, но продолжала ходить на работу.