— Я помню, как вёл подлейшим образом себя этот коварный предатель, — вздыхал полупьяный Амисеб, качая бритой потной головой. — Ведь он меня, самого посланника божественного владыки, грозился посадить на кол! Ну куда это годится?

Нури согласно кивал, и его бородёнка проворно мельтешила перед лицом египтянина, засыпающего прямо за пиршественным столом.

— Отнесите его в комнату для почётных гостей, — приказал Нури, небрежно кивая на недвижного посла, — и внимательно следите за тем, что он делает и с кем встречается.

Эти слова были сказаны не напрасно. Вскоре князьку доложили, что тайный посланник поверженного Тушратты, царя Митанни, проник в покои египтянина и вручил ему письмо с мольбой о помощи. Но, выпроводив посланника и заверив, что фараон будет тотчас же извещён о просьбе его двоюродного дедушки, Амисеб, оставшись один, долго ходил по комнате, а потом бросил пергамент в огонь.

— Зачем волновать нашего повелителя? — пробормотал себе под нос чиновник. — Да и тому, кто приносит плохие вести, всегда несладко приходится.

Когда Нури узнал о том, как египетский посол поступил с письмом родственника фараона, то окончательно убедился, что надо как можно быстрее принимать сторону хеттов. И, уверив Амисеба, что он нагонит его по пути в Финикию, Нури отправился на встречу со своим истинным повелителем, царём Суппилулиумой, который расположился на севере от Дамаска в плодородных степях, где привольно паслись кони его многочисленного колесничного войска, на данный момент самого мощного в Азии.

Нури всю ночь гнал свою колесницу и наутро прибыл в стан хеттов. Над чёрными войлочными шатрами военного лагеря, привольно раскинувшегося в степи и освещаемого алыми лучами зари, поднимались многочисленные дымки. Остро пахло горящими прутьями степной акации и высушенными брикетами кизяка. На кострах в огромных бронзовых котлах варилась баранина с крупой и овощами. Воины готовили на завтрак знаменитую хеттскую похлёбку, без которой они не мыслили начинать свой день, как и без рога красного вина. Дамасский князь подъехал к самому большому шатру, высящемуся в центре лагеря, и проворно спрыгнул с колесницы. Его голова в круглой кожаной шапочке, украшенной серебряными накладками, лицо и длинная узкая бородка были покрыты густым слоем красноватой пыли. Но князь не стал приводить себя в порядок, а быстро прошёл в шатёр, когда перед ним откинул полог сам начальник охраны царя, огромный мрачный воин с крючковатым носом и узкими глазами, коловшими, как ножи, из-под низко надвинутого кожаного шлема.

— Припадаю к ногам моего повелителя и спешу сообщить важную новость, — тоненьким дребезжащим голоском произнёс по-хурритски уставший князь, опускаясь на колени перед царём.

С кошмы, лежащей посредине шатра и прикрытой в центре медвежьей шкурой, лениво смотрел только что пробудившийся повелитель новой грозной империи, простиравшей свою власть уже почти на всю Западную Азию.

— Ты что-то уж больно рано сегодня. Всю ночь, что ли, коней гнал? — зевая, проговорил Суппилулиума, тяжело привставая грузным телом с покрытых замшей подушек и с хрустом почёсывая густую полуседую шерсть на груди, в разрезе чёрной туники.

За прошедшие десятилетия после памятных событий в Египте, когда одновременно погибли от яда фараон Тутмос и его сын Яхмос, хеттский царь мало изменился. Он был всё такой же широкоплечий, с огромными длинными ручищами, громогласный, отрывисто бросающий короткие и грубые фразы. Его смышлёные, хитрые глазки пронизывали собеседника, словно чёрные блестящие буравчики. На заросшем трёхдневной щетиной подбородке белел старый широкий шрам.

— Ну, давай выкладывай, с чем заявился ни свет ни заря, — бросил он.

— Фараон требует, чтобы я предстал перед его светлыми очами, — проговорил князь, робко присаживаясь боком на краешек кошмы.

— Зачем это ты Хеви-младшенькому понадобился? — удивлённо уставился на собеседника Суппилулиума. — Прознал про то, что ты ко мне переметнулся? Хочет тебя на кол посадить перед своим дворцом, чтобы другим неповадно было?

— Я тоже сначала так подумал, — криво заулыбался Нури. — Но его глупый посол, Амисеб, объяснил мне, что я должен просто прибыть на празднество в столицу египетской империи Ахетатон и изъявить глубокую покорность воле фараона. И не только свою, но в моём лице и всех царей Азии. А потом, получив подарки, отбыть к себе на родину.

— Ха-ха-ха! — загрохотал басом хетт. — Выбор дурака. Именно ты, первым предавший своего господина, должен уверить его в преданности.

— Хи-хи-хи, — вторил писклявым голоском князь, тряся чёрной узкой бородёнкой. — Я тотчас приехал припасть к ногам вашего величества и спросить вашего мудрейшего совета. Что мне делать в этом очень скользком, я бы так выразился, деле. Как скажете, так я и поступлю.

— Не скажу, а прикажу! — рявкнул Суппилулиума. — Ты поедешь к фараону, уверишь его во всём, в чём ему хочется быть уверенным, а заодно посмотришь, что творится у него в новой столице. Затем вернёшься ко мне и обстоятельно обо всём доложишь.

— Слушаюсь и повинуюсь, — вновь бухнулся на колени Нури. — Только вот я хочу попросить ваше величество...

— Ну, чего ещё тебе?

— С чем я предстану перед фараоном? Я ведь совсем пообнищал за последние-то годы. А как без подарков-то в Ахетатон ехать?

— Гм, это ты правильно заметил, — почесал подбородок царь. — Ладно, пойдём со мной в сокровищницу и выберем вместе, что ты поднесёшь от всех царей Азии египетскому дураку. А заодно возьми себе золотишка на подкуп писцов при дворе фараона. Ты-то оттуда вскорости уедешь, а мне очень нужны там постоянно свои глаза и уши.

Они вышли из шатра и зашагали по влажной от утренней росы траве. Жёлто-красный шар солнца уже поднялся над остроконечными чёрными шатрами. Вдруг царь остановился у большой клетки. В ней сидел человек в дырявом смрадном рубище. Грязно-белые седые волосы падали на высохшее морщинистое лицо и плечи. Подошедший поближе князь вздрогнул и пристально всмотрелся. Это был старый Тушратта, царь разгромленного хеттами государства Митанни, совсем недавно наряду с Вавилонией и Египтом властвовавшего над странами Западной Азии.

— Ну что, старик, хочешь передать привет своему внучку в Египет? Вот воспользуйся случаем, Нури туда отправляется, — пробасил с издёвкой Суппилулиума.

Старик с надеждой посмотрел на князя Дамаска.

— А письмо, которое ты послал египетскому послу, Амисеб сжёг в камине, — посмеиваясь, проговорил князь, наклоняясь к бронзовым прутьям решётки.

— Не может быть! — вскочил на ноги старик и ударился головой о верх низкой клетки.

— Точно, точно, — кивнул, сладко улыбаясь, Нури. — У меня во дворце дело происходило, мои слуги всё видели. Так что, Тушратта, смирись и даже не думай о свободе.

— Будь ты проклят, шакал поганый! — Старик швырнул в лицо князя горсть то ли земли, то ли пепла.