Рейф молчал. В его душе боролись противоречивые чувства — трезвое осознание того, что он так много теряет, и радость от того, что приобретает.

Наконец он широко улыбнулся и сказал:

— Ну вот теперь, Феба, кажется, мне стало гораздо лучше.

Она мгновение смотрела ему в глаза, а затем тоже улыбнулась:

— Уж и не знаю, милорд, на что вы намекаете.

Их первый поцелуй в тот вечер мог бы быть похожим на их первый поцелуй в кладовой, не будь их долго сдерживаемая страсть похожа на взрыв.

Рейф перевернул Фебу на спину и заглянул ей в глаза.

— Какие у вас красивые глаза, — проговорил он, сознавая, что теперь имеет полное право открыто признаваться ей в любви. — Как бы мне хотелось в них утонуть!

Феба выгнула бровь.

— Вы не боитесь, что не спасетесь? — Рейф рассмеялся:

— Нет, не боюсь. Я хотел бы остаться в них навсегда.

— Так чего же вы тогда ждете? Вперед, дерзайте.

— Вы удивительное создание, мисс Милбери, — сказал Рейф, наклоняясь над ней.

— Только когда вы рядом, — проговорила Феба, гладя его по голове.

И в этот момент они поцеловались — сначала нежно и осторожно, едва касаясь друг друга губами, словно это было молчаливое обещание, что у них впереди еще много времени и их ждет масса захватывающих открытий. Феба обняла Рейфа за плечи и прильнула к нему всем телом.

Может быть, именно это и был их по-настоящему первый поцелуй. Потому что все, что было между ними прежде, не шло ни в какое сравнение с тем, что было сейчас. Раньше их любовь была запретной. Им приходилось бороться со своими чувствами, выбирая между вспыхнувшей друг к другу страстью и чувством долга. До этого у их любви был горький привкус отчаяния и чувства вины.

Теперь же они оба были свободны. А это в понимании Фебы означало, что это их первый поцелуй.

Рейф самозабвенно целовал ее, а она молча таяла в его объятиях, наслаждаясь своим прекрасным пленом.

Впервые в жизни Феба ощутила, что мужчина целует ее с истинной любовью. В этом поцелуе заключалось все — и дар, и клятва, и мольба.

А Феба, еще крепче обнимая его, дарила, обещала и отвечала Рейфу.

Рейф оторвался от ее губ, чтобы заглянуть Фебе в глаза. При свете свечи она видела, как его глаза потемнели от желания.

— Я люблю вас, мисс Милбери.

— Знаю, — ответила Феба, целуя его в подбородок.

— Знаете? Как же вы могли об этом догадаться? Я вел себя по отношению к вам не очень хорошо. Феба покачала головой:

— Нет, Рейф. Вы меня спасли. — Он улыбнулся:

— Вы тоже меня спасли.

— Рейф!

— Что, Феба?

— Хватит разговоров!

Рейф рассмеялся и посмотрел на нее с вожделением. И припал губами к ее груди.

Когда Рейф прикоснулся губами к ее соску, Фебу бросило в жар. Она выгнула спину и вскрикнула.

Видя ее возбуждение, Рейф отдался страсти. Он властно привлек ее к себе. Феба лежала на спине обнаженная и ждала, что будет дальше.

Его поцелуи опускались все ниже.

— Что вы собираетесь делать? — спросила она.

— Собираюсь заставить вас навсегда позабыть о Терренсе Лапомме.

Феба ахнула, тихо протестуя:

— Что?

Рейф поднял голову.

— Феба, кто, по-вашему, здесь главный?

Она размышляла над этим вопросом немного дольше положенного.

— Ах! А я думала, что это я королева… Или я божество?

— Перестаньте рассуждать и просто скажите: «Да, милорд».

Феба стала на редкость уступчивой.

— Да, милорд, — хриплым голосом проговорила она.

— Ну вот… Так-то лучше, — сказал Рейф, снова склоняясь над ней.

Феба, которая была вынуждена подчиниться, лежала тихо, отдаваясь удовольствию, которое считала порочным. «Это в самом деле так порочно?» — думала она.

— О да-а! — Определенно, это очень порочно. И не только порочно, но и безнравственно. «Ну и пусть, — думала она. — Только бы это порочное удовольствие длилось как можно дольше…»

Время от времени Феба вскрикивала, словно в забытьи.

— Еще, — со стоном говорила она после того, как он вошел в нее. — О да, пожалуйста! Еще!

Рейф нежно поцеловал ее.

— О да, моя королева!

Феба обняла его так крепко, словно ей нужно было ухватиться за что-нибудь, когда волны наслаждения омывали ее и уносили в диковинное море невиданной красоты.

Она качалась на этих волнах, которые то вздымали ее вверх, то опускали вниз. И Рейф то поднимался, то устремлялся в пучину вместе с ней, шепча ей на ухо слова любви. И его сильные горячие руки обнимали Фебу, когда ее тело дрожало от экстаза.

Все еще тяжело дыша, Феба спросила Рейфа:

— Я не слишком громко… кричала? — Он рассмеялся:

— Не волнуйтесь, моя дорогая. Никто ничего не слышал: на улице уже давно льет как из ведра.

— Это хорошо. Я сказала всем, что вы — мой брат. Я правда кричала не слишком громко? Я ничего не помню.

Рейф снова рассмеялся:

— Я тоже уже не помню точно. — Он крепче обнял Фебу. — Может, в таком случае нам нужно сделать это еще раз? Ну, чтобы узнать это наверняка.

Феба еще крепче обняла его.

— Так хорошо? — спросил он.

— Хорошо, — выдохнула она.

На этот раз их страсть была более неистовой и безудержной, более дикой и неприрученной. Сделав над собой усилие, Феба на мгновение отвлеклась от своих ощущений, чтобы увидеть потемневшие от страсти глаза Рейфа. Его желание еще сильнее разожгло в ней страсть.

Наконец, со стоном, похожим на звериный рык, Рейф на мгновении замер в ее объятиях, затем еще раз с силой вошел в нее, и Феба закричала, ощутив всю силу его наслаждения.

Он лежал, уткнувшись лицом в ее влажную от пота шею, тяжело и хрипло дыша, а его плоть, которая все еще находилась в ней, одно долгое мгновение продолжала содрогаться.

— Черт возьми! — выдохнула Феба. — Что это было? — Рейф устало рассмеялся и, не поднимая головы, ответил:

— Сам не пойму. Кажется, я в первый раз в жизни по-настоящему занимался любовью.

Феба обвила его шею руками.

— Вот видите? Мыс вами просто созданы друг для друга, как… как хлеб и масло.

Рейф бережно поправил влажную прядку волос, которая упала ей на глаза.