— Сие верно, — поддержал Гедеон, — туземные народы живут по своим законам. То, что у нас почитают за воровство, островитянами принимается за жизненное правило. Потому европейцы столь беспощадны, но часто несправедливы.

— Но тогда коим образом приводить к повиновению туземные народы? — вмешался Арбузов.

Гедеон ухмыльнулся в бороду:

— Сие вопрос философии, и весьма мудро высказался о нем славный Лаперуз. Позвольте, господа, отлучиться на минутку, думаю, его мысли пойдут всем на пользу.

Иеромонах принес из каюты томик Лаперуза.

— «Этот обычай европейских мореплавателей, говорит Лаперуз, — начал Гедеон, — в высшей степени смешон. Философу должно быть обидно за человечество, когда он видит, что люди, обладая ружьями и пушками, утрачивают от этого всякое понятие о справедливости. Действительно, что может быть непристойнее игнорирования законных прав своих ближних? Странный софизм, в силу которого мореплаватель, приставший к какому-либо неведомому до тех пор европейцам острову, как бы предоставляет тем самым своему отечеству право завоевания, попирающее самые священные права туземного населения! Каким образом такая случайность, как посещение чужеземного корабля, может являться основательным поводом к тому, чтоб отнять у злополучных островитян землю, которою с незапамятных времен владели их предки, орошая ее трудовым своим потом?»

Спустя минуту разгорелся спор, затянувшийся за полночь…

Едва рассвело, шлюп окружили лодки с припасами. Начался торг. Меняли ткани, железо, ножи, топоры на свиней, кур, кокосовые орехи, хлебные плоды.

«Вечером опять многочисленное венерино войско окружило корабль, — записал в дневнике Лисянский, — но я велел переводчику уведомить его, что никогда и ни одна женщина на корабль не будет пущена».

Спустя два дня на шлюпе появился наконец-то англичанин Юнг.

— Рад приветствовать первый Российский флаг на Гавайях. Весьма сожалею, сэр, — извинился он перед Лисянским, — но только вчера узнал о вашем прибытии. Каналья местный старшина утаил от меня эту приятную весть.

— Нет, нет, сэр, все в порядке, — ответил, улыбаясь, Лисянский, а сам подумал: «Действительно, этот туземный старшина пройдоха. Он эти три дня кряду не сообщал ничего Юнгу, чтобы повыгоднее продать нам продукты». — Ваши подопечные неплохо снабдили нас припасами, но я вижу, вы тоже прибыли не с пустыми руками.

Юнг привез шесть свиней, две из которых подарил командиру.

Он объяснил, что кроме него на острове живут около 50 англичан, бывших матросов. Его помощник, Девис, является военачальником туземцев.

— Теперь король Томи-оми готовится расширить свои владения и подчинить остров Кауан, — сообщил Юнг не без гордости.

— Мы хотели бы, сэр, посетить место, где окончил свою жизнь капитан Кук, — попросил Лисянский.

— О, я готов немедленно оказать вам эту любезность.

Гостей пригласили в кают-компанию, угостили добрым вином.

После обеда, взяв с собой офицеров, Лисянский отправился на катере в деревню Тавароа. Выйдя на берег, Юнг подвел офицеров к большому камню.

— На этом самом месте, где уложен камень, погиб наш славный капитан Джеймс Кук, — произнес Юнг, и офицеры сняли шляпы.

После минутного молчания Юнг рассказал подробно, как развивались события в тот злополучный день, 14 февраля 1779 года…

— На той горе, — вскинул руку Юнг, — по преданию, сожгли тело Кука, хотя мы знаем, что многие части его тела передали потом спутникам капитана. До сих пор здравствуют многие туземцы, которые видели эту стычку.

— И что же рассказывают они? — спросил Лисянский.

— Гавайцы большие врали, — промолвил Юнг, — каждый из них излагает события по-разному, но все они клянутся, что говорят сущую правду.

Офицеры рассмеялись, а Юнг закончил:

— Вы оказали большую честь, побывав на этом месте, тем более что вы — первые представители Российской империи…

Как всегда, при посещении новых земель Лисянский интересуется нравами местных жителей, заведенными порядками. «Поскольку, — замечает он, — определенных законов здесь совсем нет, да и понятия о них не имеется, то сила заступает место права. Король, даже по одной своей прихоти, может каждого подвластного ему островитянина лишить жизни».

Впечатляли немилосердность и жестокость островитян в некоторых случаях. Об одном из них мореплавателям рассказал на прощание Юнг: «Король дал Юнгу землю с некоторым числом людей. В одном из принадлежащих ему семейств находился мальчик, которого все любили. Отец его поссорился со своей женой и решился с ней развестись. При этом вышел спор, у кого должен остаться сын. Отец сильно настаивал оставить его при себе, а мать хотела взять с собой. Напоследок отец схватил сына одной рукой за шею, а другой за ноги, переломил ему спину о свое колено, отчего несчастный лишился жизни. Юнг, узнав об этом варварском поступке, жаловался королю и просил наказать убийцу. Король спросил Юнга: «Чей сын был убитый мальчик?» Получив ответ, что он принадлежал тому, кто его умертвил, он сказал: «Так как отец, убив своего сына, не причинил никому другого вреда, то и не подвергается наказанию». Впрочем, он дал знать Юнгу, что он имеет полную власть над своими подданными и если хочет, то может, без всякого сомнения, лишить жизни того, на кого пришел жаловаться».

Расставаясь с Лисянским, Юнг пообещал снабдить моряков на дорогу свиньями, за что просил тюк парусины.

На корабле офицеров ожидали двое американских моряков. Они привезли для продажи меха и, узнав о визите «Невы», приехали на шлюп.

— Дело в том, — рассказал один из них, немного волнуясь, — что в прошлом году я был на Алеутских островах и встречался там с мистером Барановым. У него произошло большое несчастье. Местные туземцы два года назад напали внезапно на крепость в Ситхе, перебили больше половины жителей и промышленников, разграбили все имущество и захватили форт.

Лисянский вдруг вспомнил, что еще в Гамбурге читал об этом в одной из газет, да и в Петербург долетали нерадостные вести.

На следующий день, 16 июня, «Нева» покинула остров, и командир хотел зайти на соседний остров Ояху, но Юнг предупредил:

— На этом острове свирепствует какая-то страшная заразная болезнь…

Спустя три дня на траверзе последнего острова Отувай шлюп лег в дрейф. По направлению к нему от берега спешили несколько лодок. На одной из них пожаловал король островов Отувай и Онигу-Тамаури. Он сносно объяснялся по-английски, предъявил свидетельство морских капитанов, которых снабжал припасами. Король стал жаловаться, что на него вот-вот нападет сосед, король Томи-Оми, который намного сильнее.

— Прошу вас, господин капитан, принять мое королевство в подданство России, — неожиданно взмолился король, — только помогите мне своими пушками против Томи-Оми.

— Гм, — изумился Лисянский и развел руками, — видите ли, сэр, у меня нет на то никаких полномочий.