Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Господь сел с ними за стол, мы встали у него за спиной.
— Как вы прошли? — разделяя слова, оторопело спросил один из генералов.
— Я Господь.
— Не морочьте нам голову, молодой человек. Здесь собрались не домохозяйки.
Шариковая ручка медленно воспарила над столом и встала вертикально в полуметре над его центром.
— Ну и что? — спросил генерал. — Да, вы сильный экстрасенс. Колдун, как сказали бы сотрудники ненавидимого вами ведомства. Ну и что дальше?
Он встал и попытался взять ручку из воздуха. Но она не поддавалась, словно была укреплена на стальном стержне. Думаю, Господь при этом мило улыбался. Генерал оставил свои попытки и озадаченно сел на место. Господь, как ни в чем не бывало, взял ручку из воздуха.
— Вы можете считать меня кем угодно: колдуном, экстрасенсом, инопланетянином. Для меня это не столь важно. Зато важно для вас. Лучше иметь адекватные представления о действительности. Безопаснее. Неправильные представления ведут к неправильным поступкам. Я не хочу, чтобы вы обманывались. Это может вам очень дорого стоить. Я Господь. Ваши солдаты лежат там, у ворот, они живы. Пока. И только потому, что я не хочу жертв.
— Вы опасный безумец.
— Очень опасный. Итак, господа. Завтра в Москву должны быть введены войска и заняты все стратегические объекты. Президент должен умереть. Это единственная жертва, без которой я, к сожалению, не могу обойтись, потому что не хочу гражданской войны. Мне неважно, как вы это сделаете. Завтра я приму власть.
— Вы сумасшедший.
Повисла тишина. Воздух в комнате накалился и поплыл, как в жаркий полдень. Господь быстро перевел взгляд на застекленный шкаф с книгами за спиной разговорчивого генерала, и стекло начало плавиться и стекать вниз, словно воск с оплывающей свечи. А дерево обуглилось. Генералы повскакивали с мест.
— Сядьте, и не злите меня. Кстати, Ипатий Владимирович, — обратился Господь к любопытному генералу. — Когда вы сегодня вернетесь домой, ваша дочь выйдет к вам навстречу. Ей больше не нужно инвалидное кресло. А завтра вы за мной заедете. Вот адрес.
Он небрежно бросил на стол исписанный клочок бумаги. Я с ужасом смотрел на это. Он встал.
— И помните, господа, если вы ослушаетесь моего приказа, я найду вас везде, где бы вы ни были. Пойдемте!
Он повернулся к ним спиной и кивнул нам. Мы вышли на улицу под летний дождь. Мне было не по себе. Господь обнял меня за плечи. Я чуть было не отшатнулся.
— Не бойся, Марк. Тому, кто меня любит, незачем меня бояться. Сергей! Константин!
И он сгреб в охапку и их тоже.
— Как же с вами хорошо, ребята. Не нужно действовать кнутом и пряником, то бишь огнем и исцелениями. Вы служите мне и так. Как я устал от чудес! Каждый раз мне приходится рвать ткань мироздания. Это насилие над творением, Марк.
Мы вышли на дорогу. Машины не было. Верно, перепуганный таксист счел за лучшее смотаться сразу, как только пришел в себя. Спецназовцы по-прежнему были без сознания.
— Очнутся, когда мы уйдем, — успокоил Господь. — Ну что ж, пойдемте пешком. Погода хорошая.
Надо сказать, что дождь моросил не переставая. Но мне почему-то было безумно весело. Словно я, не вставая, осушил пару бутылок „шампуня“. Хотя я не исключал возможности, что эта ночь — последняя в моей жизни.
— Господи, а если они заявятся к нам завтра на танках? Ты же им адрес дал!
— Не заявятся. Танков пожалеют. К тому же генерал Сергеев очень любит свою дочь.
До трассы мы добрались минут за пятнадцать и там поймали машину. Знал бы водила, кого везет! На следующий день Господь возглавил российское правительство».
Я поднял глаза от рукописи. Мне хотелось разрыдаться. Я кусал губы. Боже! Как же все хорошо начиналось! На меня нахлынули воспоминания: моя первая встреча с Эммануилом, падение Лубянки, тусовочная квартира с компьютерами, захват власти, наше первое с Марком поручение, путешествие в Европу… И Господь, могущественный, милосердный, прекрасный… Господь! Мы все были как пьяные от него. О Боже, Боже! Сам-то он знал тогда, кто он на самом деле?
Марк писал и о захвате Думы и о нашем путешествии, и о войне. Все это я знал. Через все это мы прошли вместе. Лишь чуть-чуть другой взгляд, другое отношение, другой характер. Вернее и честнее моего.
Я пролистал Китай, Японию, Индию, Исламский мир вплоть до Мекки.
Дальше непрерывное повествование заканчивалось, и шли отрывки. Довольно сумбурно.
«…Я сорвался после Хиджаза, точнее после нашего с Петькой бедуинского плена. Слишком много смертей за один раз.
Позвонил Давке.
— Саляму Алейкум, падишах! Как урожай по основной статье дохода?
— Ээ-э… А что?
— Достать можешь?
— Обижаешь, брат! Сколько угодно, когда угодно, самого лучшего! И в подарок.
— Тогда действуй! Ты меня понял?
— Надеюсь.
Он очень хорошо понял. До этого я ни разу не видел героина такой степени очистки. Белый, как снег».
Черт! Черт! Черт! Встречу Давку — задушу собственноручно. На хрена мы его спасли!
«…Я дал себе зарок: один-два раза и все, потом изредка по мере необходимости, хотя прошлый опыт говорил, что изредка не бывает. Ну, в крайнем случае, Господь у меня под рукой — снимет.
Эммануил что-то заметил, по-моему, еще до Иерусалима, но молчал. То ли был погружен в свои проблемы, то ли ждал, когда я по-настоящему подсяду. Потом ему было некогда: Африка, короткое возвращение, снова Африка, потом Южная Америка. А я увязал. Впервые был в ситуации постоянной доступности дозы. Сколько угодно, когда угодно и самого лучшего!
Я сказал себе „стоп!“ после покушения на Петьку. На нас с Матвеем остался город. Слишком большая ответственность, чтобы ходить полусонным. И нарвался на ломку. Состояние тоже не для работы. Без Эммануила я промучаюсь по полной программе, по крайней мере, месяц. Не сейчас! Постарался увеличить время между приемами до восьми-десяти часов, потом пытался перейти на что-нибудь полегче. Кодеин, морфий… Как бы ни так! Месяц продержался на метадоне. Ломку снимает, конечно, но от него тоже ломка. Смысл? Разве что вреда поменьше.
После Бет-Гуврина скатился обратно, на следующий день, с похмелья. Стимула нет бросать. Доза-то всегда под рукой. „Конь“[93] у меня теперь беленький. Высший класс! Не та коричневая дрянь, которой мы в армии ширялись! Конь белый…
Я не врач, но и не подросток — прекрасно понимаю, куда качусь. Пару раз терпел по полсуток. Сам устраивал себе ломку, с дозой в шкафчике. Но разум здесь — не помощник. Я знал одного человека, который сам слез с иглы. Только одного!