Рядом кто-то чихнул. По дороге, врастопырку ставя облепленные джинсами ноги, шел студент. Мокрым у него было абсолютно все, кроме, возможно, зубов. Ул смотрел на этого студента, выглядевшего очень жалким и несчастным, и представлял, что вот и этот когда-нибудь женится, потому что все женятся. Женится – и будет впаривать жене, какой он сложный и недопонятый. Какой у него, чудо былиин, когнитивный диссонанс со всем миром. А она ему: «Тебе супчик сварить? Я тебе вечером мальчика рожу и девочку. А пока не хочешь ли немного поработать?»

– А пока не хочешь ли немного поработать? – повторил сам себе Ул и быстро зашагал вперед.

Он шел и думал про ночные бои. Сегодня кто-то уйдет оттуда очень богатым. А что, если… Нет, глупо! Яра не одобрит, Кавалерия не поймет. Скажут, что драка ради драки – это не путь шныра, особенно когда всех старших шныров можно сосчитать по пальцам одной руки. Худших времен школа не переживала несколько столетий, с того дня, как погибли все оставшиеся первошныры, кроме Гая. Уцелели лишь один старший шныр, несколько средних и горстка младших. Кое-как они смогли выстоять, а со временем подросла и смена, но многое из древних тайн было утрачено, поскольку опыт – это то, что передается из уст в уста, из рук в руки, и никак иначе.

На плечо куртки Ула села бабочка-крапивница, непонятно где и как переждавшая дождь. Провела на нем мгновение, раскинув крылья, позволила Улу полюбоваться собой, а потом сорвалась и унеслась дальше. Это было маленькое чудо: бабочка! в Москве! после дождя!

«Мне сейчас погано. Но вот эта бабочка – она, возможно, всего один день и живет. Но это ее день. Она счастлива. Она использует его полностью. Не накручивает себя, что вечером, возможно, погибнет. Я буду так же, как она!» – решил Ул.

До вечера он без особой цели шатался по Москве и больше по потребности чем-то занять себя, поскольку задания ни от Кавалерии, ни от Меркурия у него не было, проверял зарядные закладки. Все закладки оказались в целости и сохранности. Лишь одна пропала вместе со старой трансформаторной будкой, в которой была спрятана. Ул так и не узнал: нашли ли ее ведьмари либо будку демонтировали городские службы.

– Руки оторвать Родиону! Сто раз предупреждали: если дом под снос идет – в него не прятать! – проворчал Ул.

Одна из закладок была в Коньково, в красной кирпичной стене музея палеонтологии. Возле стены, налетая на нее лбами, толкались двое инкубаторов: здоровый бородатый дядька и девушка. Личинки в них погибли, однако инкубаторы были на той стадии слияния, когда этому уже не радуются. Здоровенный бородатый дядька стал рассказывать Улу про динозавров, а девушка – хихикать и бегать вокруг.

Ул связался с Лехуром и передал ему инкубаторов с рук на руки. Пока Лехур добирался, Ул гулял с инкубаторами по окружавшему музей парку. Бородатый дядька был интеллектом лет на семь. Для своего возраста он много знал и пересказывал книжки про насекомых. Девушка насекомыми не интересовалась: она неумело бросалась шишками и, одергивая юбочку, кричала: «Бе-бе-бе! Не поймаешь!» Определить ее психологический возраст Ул затруднился. Порой подобным образом развлекаются и взрослые женщины.

Через полчаса на аккуратной машинке прибыл Лехур. Он стоял и, поправляя очочки, кисло созерцал инкубаторов.

– Вообще-то я уходил из ШНыра, чтобы не возникало таких вот ситуаций! И что?! Ни одного спокойного дня! – недовольно сказал он Улу и стал заманивать инкубаторов в свою машину. Девушка против ожиданий села сразу, а вот бородатый дядька долго мялся. Видно, вспомнил, что садиться в машину к посторонним нельзя. Наконец его тоже заманили, и Лехур уехал.

В Электросталь к Яре Ул добрался только вечером. Яра показалась ему немного озверевшей. Вернувшись от Ратниковых быстрее, чем она думала, весь день Яра что-то убирала, переставляла в комнате, перевешивала. Кроме того, вымыла голову и, не имея своего, поневоле надела халат Ба Клы. Так что Ул даже отшатнулся, когда в коридоре его встретили две Ба Клы, одну из которых, впрочем, он любил. Хотя и Вик Сер не ненавидел Ба Клу, если когда-то женился на ней.

Конечно, семейное предание утверждало, что в молодости дедушка Вик Сер мечтал жениться на англичанке по имени «Люси» и называть ее «Люся». При этом ни с какой Люси он, разумеется, знаком не был: она так и осталась плодом его воображения. Сдуру он как-то рассказал об этом Ба Кле, и теперь та, чуть что, принималась орать: «Иди к своей Люсе! Чего ко мне пришел? Иди давай, иди!» И вообще со временем Люся стала для Ба Клы совершенно материальным персонажем, более реальным, чем любая из соседок.

На ужин была жареная картошка с сардельками. Ул ел, а рядом – справа и слева – сидели две Ба Клы в халатах. Ба Кла-копия хмурилась, а Ба Кла-оригинал ругала Вик Сера, который мало того что изгадил ей всю жизнь, заставив когда-то родить мать Яры, так еще поставил в январе счетчик на воду. И вот уже второй день вода течет еле-еле, и она, Ба Кла, пришла к выводу, что это из-за счетчика.

Ул отключил слух и, кивая, когда ему казалось, что от него этого ждут, разглядывал лежащие у батареи пакеты. В кухне пованивало. Ба Кла имела привычку завязывать мусор в разноцветные пакеты из супермаркета и хранила их на кухне. Учитывая, что в таких же туго завязанных пакетах она сберегала и сухой хлеб для голубей, и рис с жучками для соседских кур на даче, часто бывало, что в мусоропровод улетали именно они, а какой-нибудь оставленный пакет с мусором благополучно гнил недели две. Правда, с появлением Яры ситуация должна была измениться. Яра очень любила выбрасывать мусор. Ей казалось, что вот сейчас она выбросит весь мусор и жизнь ее станет упорядоченной. Все чисто, ясно, по полочкам. Но мусор все выбрасывался и выбрасывался, а желанной ясности не наступало.

После ужина Ул пошел в комнату. Через некоторое время пришла Яра и стала развешивать на проволоке, протянутой за окном, выстиранные вещи.

– Чего ты? – спросила она у Ула.

– Знаешь что, чудо былиин! Я все думаю: почему Вик Сер не бросил Ба Клу? Ну не сейчас, понятно, а когда-то там? Он же тоже молодым был, – ляпнул Ул. – Женился бы на какой-нибудь спокойной, и все такое!

Яре этот разговор не понравился, и не потому, что Ба Кла была ее бабушкой. Просто не понравился, и все.

– Ну, во-первых, это было бы предательством. И потом – откуда ты знаешь, что Ба Кла ничего не дает Вик Серу взамен? – спросила она.

– Что, например?

– А то, что Ксантиппа, самая ворчливая в мире жена, давала Сократу. Учила его терпению! А философский метод Сократа, из которого выросла вся софистика? Ведь он возник, по сути, из многолетнего заговаривания зубов жене. Попробуй убеди такую без софистики! Она тебе: «У нас еды нет!», а ты ей: «Давай, о Ксантиппа, поговорим о том, что ты считаешь едой?»

Ул что-то промычал. Яра поняла, что он понятия не имеет, кто такая Ксантиппа.

– А Вик Сер что, тоже философ? – спросил он.

– При чем тут это? – удивилась Яра. – Человек созидается страданием! Без Ба Клы Вик Сер разве бы таким стал? Был бы сонной улиткой, сидящей на трубах в своем магазинчике! «Ваша сдача! Приходите еще!» Вот и получается, что Ба Кла заставляет Вик Сера внутренне расти, будит его от сна, а он обуздывает ее разрушительность. Так они и втягивают друг друга в человечество, только с разных сторон.