Этот переход был тем более необходимым, что начиная со 2-й половины XVI в. и в особенности на рубеже двух столетий, XVI и XVII, стала вполне очевидной наметившаяся тенденция к сокращению разрыва между уровнем развития военного дела в Европе и османским и, как следствие этого, падение эффективности турецкой военной машины. До полного превосходства европейской тактики и стратегии, военной техники и технологии над османской было еще далеко, однако тревожные признаки надвигающегося кризиса, первые грозовые облака уже появились на горизонте. Пока османы совершенствовали свою традиционную военную машину, в самой Европе военное дело не стояло на месте, и об этом уже говорилось выше. Брошенный турками вызов был принят, и уже в середине XVI в. наметились первые признаки кризиса османской военной системы. Стремительное развитие огнестрельного оружия и растущая насыщенность разными его видами европейских армий делали борьбу с ними для султанских ратей все более и более тяжелой. Победы доставались растущей ценой, и об этом свидетельствовали тяжелые бои с переменным успехом в Северной Африке с испанцами, неудачная осада Мальты в 1565 г., поражение при Лепанто в 1571 г. Но все это были лишь первые звонки, сигнализирующие о начале заката османского военного могущества. Во всей своей полноте симптомы кризиса проявились на рубеже XVI–XVII вв., в ходе тяжелой и изнурительной для обеих сторон войны империи Габсбургов и Османской империи в 1593–1606 гг. (так называемая «Долгая война»).

Ход этого конфликта наглядно продемонстрировал, что имперцы, главные европейские противники турок, если и не нашли еще адекватного ответа на османский военный вызов, то, во всяком случае, находились на верном пути в его поисках. Само название войны свидетельствует, что победа османам в ней досталась недешево – «блицкрига» не получилось, и война затянулась, изматывая империю, подрывая самые основы ее существования, о чем будет сказано подробнее ниже.

Однако, прежде чем рассмотреть особенности кризиса военной системы, созданной при первых султанах Османской династии, необходимо ответить на вопрос – можно ли было избежать его? И на этот вопрос нужно ответить отрицательно. Армия, военное дело в целом, как уже отмечалось выше, являясь частью общества, их создавшего, не могут оставаться в стороне от тех процессов, которые в этом обществе протекают. И если оно переживает подъем, то и военное дело его также находится на подъеме, и наоборот, кризис общества неизбежно отражается на состоянии военного дела как одного из важнейших его институтов. Между тем османское общество и государство, начиная со 2-й половины XVI в., постепенно погружается во все более и более глубокий кризис, который, расширяясь, охватывает все новые и новые сферы их жизни и деятельности.

То, что в «Датском королевстве» что-то неладно, было замечено наиболее прозорливыми государственными деятелями и мыслителями Турции еще во времена Сулеймана Кануни, когда, казалось, империя находилась в зените своей славы и ничто не угрожало основам ее процветания. Еще Лютфи-паша, великий везир Сулеймана, в своем сочинении «Асаф-наме», как писал М.С. Мейер, «прозорливо изложил круг вопросов, ставших узловыми для османских общественных деятелей конца XVI–XVII вв.: рост дефицита государственного бюджета, кризис тимарной системы, укрепление позиций чиновно-бюрократической знати и торгово-ростовщических элементов, ухудшение положения райя в результате роста налогового бремени и произвола землевладельцев…»502.

В дальнейшем ситуация не только не улучшилась, но, напротив, постепенно признаки кризиса все множились и множились, пока к концу столетия власть практически утратила контроль за развитием событий. Причины и течение этого политического и социально-экономического кризиса не являются предметом нашего исследования503, однако, на наш взгляд, необходимо остановиться на ряде его особенностей, для того чтобы лучше уяснить дальнейший ход развития османской военной машины и понять, почему турки так и не смогли совершить переход на следующую стадию военной революции.

В свое время Мустафа Кочибей писал, что «…могущество и сила верховной власти в войске; войско существует казною; казна собирается с поселян; существование же последних обусловливается справедливостью…»504. Такой порядок считался османскими писателями идеальным, и именно его поддержание и сохранение полагалось залогом безоблачного существования империи. Однако именно такой порядок вещей и оказался нарушен в ходе развития этого кризиса.

Причины кризиса лежали, казалось, на поверхности. Посол Речи Посполитой в Турции К. Збаражский писал в начале XVII в., пытаясь понять, почему столь страшная прежде своим соседям империя впала в бессилие и немощь: «Когда-то поражали порядок и великолепие Оттоманской монархии… В Турции были и существуют только два сословия, хотя и они имеют различные категории, но у всех у них один государь, [пред ним все] остальные – невольники. Власть этого государя абсолютная, от него, как от земного Бога, исходят добро и зло, порицание которых в душах человеческих есть бесчестие и грех. Этот монарх – основа и опора всего. На все – его воля. Превыше всего почитались послушание и воздержание… [Благодаря] долгому правлению [везиров] росло могущество державы. И они сами, умножая славу, совершали великолепные дела, воздвигали здания, приносившие славу и пользу государству. Люди, находившиеся под их началом, при появлении вакансии могли достойно занять эти места. Они, в свою очередь, учили и воспитывали своих приближенных. Так умножались знания каждого сословия, росло желание развивать добродетели… Пока соблюдался этот порядок, основы [государства] не подрывались. При таком правлении это государство росло и расширялось чуть ли не тысячу лет, то есть более всех других монархий мира. Ни одна из них не сохраняла так долго своего совершенства и могущества, тем более без каких-либо реформ»505. И, продолжая дальше свои рассуждения, польский аристократ пришел к выводу, что основная причина упадка величия Османской империи прежде всего заключалась в том, что правящая верхушка ее оказалась неспособна столь же эффективно, как и ранее, выполнять возложенные на нее обязанности.

По мнению Збаражского, «…целостность этого государства и единодержавие зависели от почитания обычаев, соблюдения старых порядков и их сохранения, единственным стражем которых был султан, перемена государя, охранителя [обычаев], должна была привести к их изменению, а затем сказаться на целостности государства. После Сулеймана едва ли не до настоящего времени правили государи ленивые и изнеженные, а именно Мехмед и Ахмед (султаны Мехмед III и Ахмед I. – П.В.), которые любовались своим величием, но не интересовались, каким путем достигли этого величия (выделено нами. – П.В.). Раньше всего испортили сословие чиновников, которые начали получать блага не за заслуги, а за деньги. А все из-за султанских жен, которые через своих мужей способствовали повышению [чиновников по службе], беря за это деньги и богатея. Те же, кто покупал должности, чтобы и самим обогатиться, и возместить затраты, бенефиции, попадавшие им в руки, продавали за деньги, а более достойных заслугами и мужеством, [чем они сами], всех до конца истребляли…»506.

В своем объяснении причин упадка К. Збаражский в целом следовал за турецкими мыслителями, которые также полагали, что вся беды, обрушившиеся на Османское государство, определялись прежде всего отказом правящей верхушки от соблюдения того самого справедливого традиционного порядка, созданного «отцами-основателями» империи. Поэтому, казалось, стоит только вернуться к обычаям, освященным традицией, и все станет на круги своя, вернется справедливость, «адалет», а вместе с ней величие и мощь империи. И, видимо, отнюдь не случайно предпринимавшиеся на протяжении большей части 2-й половины XVII в. династией везиров Кёпрюлю реформы, получившие в исторической литературе прозвище «традиционных», были нацелены как раз на восстановление традиционных военных, политических и экономических институтов, доказавших свою эффективность во времена Селима I и Сулеймана Кануни507.