Я шла по коридорам и ненавидела сама себя. Стыдно, мерзко, отвратительно. Мы оба отвратительны, и я, и Славка.

Господи, что же мы сделали плохого? Мы оба отдаем свою жизнь другим людям. Где найти опору, появится когда-нибудь хоть кто-то, кто поймет и поддержит?

Славка ждал моего возвращения в ординаторской. Маленькое пространство и огромное чувство неловкости; чужая территория, за стенкой Костик, напротив — остальные палаты. Выпили чаю, посмотрели Костины анализы, после чего Славка засобирался. Не прикасаясь друг к другу; только поцелуй на прощание, но такой, чтобы остался след, чтобы была возможность прожить еще почти две недели, ни разу не увидев друг друга.

В воскресенье утром я уехала домой, передав Костика в надежные руки парня из реанимационного отделения Гатчинской больницы. Попрощаться не получилось — больной спал; а сон, как известно, лучшее лекарство. Спал крепко, дышал глубоко и ровно. Одно беспокоило — не поел; изжога и боли в животе, вот чем заканчивается самолечение панадолами и парацетамолами.

Небось полный желудок эрозий. В понедельник сразу гастроскопия, надо Сане напомнить.

В тот же день около двенадцати состоялся телефонный совет, повестка дня — что теперь делать с поездкой. В итоге — поехали, прихватив с собой Костиных девчонок; жена Ира осталась ухаживать за больным. Я звонила каждый день узнать о его состоянии; Захаров довольно быстро шел на поправку и последующий сценарий оказался вполне предсказуем — в четверг Шрек позвонил и сообщил о побеге больного.

— Все, Ленка. Больше не положу ни в каком виде, даже мертвого. Бронхоскопию пропустил, гастроскопию пропустил, томограф тоже похерил. Вчера только второй день без температуры. Утром прихожу — на моем столе бутылка какого-то вискаря, а Костика уже нет. Короче, даже не просите потом, ни ты, ни Ефимов; не положу, пусть дома помирает. В конце концов, я заведующий.

Я позвонила Костиной жене; Ира много раз извинялась и призналась в собственном бессилии — пришел домой, разговоров разговаривать не стал. Потом я решила сама поговорить с беглецом и за минуту с небольшим выслушала все причины и поводы: Костик уже с утра был на работе, а завтра вылетал в Москву по делам конторы. Больше некому решать сложные вопросы о государственных закупках дорогостоящих онкологических лекарств в условиях кризиса.

Что ж, мы все еще молоды, и наши болячки все еще проходят сами по себе.

Испания — волшебство! Отдохнули очень хорошо. Где есть море — там всегда счастье. Хотя этот отпуск кардинально отличался от предыдущих; полная экономия — никаких магазинов, кафе и спа-салонов. Только пляж, продуктовый магазин, недорогой отель в километре от берега. Вернулись не в полном составе — Сергей добавил себе еще десять дней отдыха; из курортного пригорода мы все поехали прямиком в аэропорт, а Сергей Валентинович — в родную Барселону.

Дома меня ждали многочисленные дела. Дочь поступила в университет на кафедру немецкого языка, как только мы вернулись, затеяла переезд на свою квартиру — не терпелось начать самостоятельную жизнь. Впереди был первый курс, новая самостоятельная жизнь, новые друзья и большие возможности. Было решено прогнать квартиросъемщиков и поселиться с подругой — квартплата меньше, плюс не скучно. Мы собирали вещи, на скорую руку чуть освежили ремонт, подкупили всякой кухонной утвари, немного мебели, и в суете незаметно настал ТОТ САМЫЙ ДЕНЬ. Катька села в маленькую «Шкоду», подаренную ей в честь поступления, на бегу поцеловала меня в щеку и уехала. Все та же невыносимая легкость бытия, все та же маленькая девочка, которая шла за мной, куда придется, без тени сомнения, потому что верила — все будет хорошо, иначе не может быть.

Не плакать — она рождена для нее самой.

В день отъезда Катерины был неожиданный звонок; несчастная подруга моей Иванцовой, не имевшая рядом никого, к кому могла обратиться за помощью. Рассказ был прост и ужасен: Иванцова лежала почти с полным параличом, подруге пришлось перевезти ее к себе вместе с ребенком. Доктора назначили кучу лекарств, одно дороже другого, а денег нет даже просто прокормить двух детей. Она звонила в надежде найти хоть какую-то помощь, вдруг у меня на работе есть заначка с нужными препаратами. Мы встретились около метро поздно вечером, я принесла с отделения несколько упаковок медикаментов на похожие случаи и сунула в пакет десять тысяч рублей. Подружка расплакалась, а я взяла с нее честное слово — если что, не стесняться. Вечером позвонила Варе, только что вернувшейся с морей, и спросила, не сможет ли приходить к Иванцовой домой и ставить капельницы. Варя по старой памяти согласилась, причем за небольшую плату. На следующий день я тайно перевела деньги на Варькину карточку — узнала бы источник дохода, точно бы не взяла.

В нашей квартире после отъезда Катерины стало пусто. Елена Андреевна коротала вечера за медицинскими журналами, шарилась по Интернету. Оставалось еще два дня до приезда мужа. Сумрак, печальные мысли заползали в голову; чем темнее, тем отчетливее вечернее ожидание — моя ночная подруга в странной медицинской форме. Все вертелось вокруг да около, мрачный город, разруха, ночные костры… Вопросы, вопросы, пока одни только вопросы.

Надо выйти и украсть у соседа очередную сигаретку.

В старинных домах парадная — как метро; летом прохладно, а зимой — согревает прямо с порога. Я присела на подоконнике на пролет выше, но сигарета не доставила никакого удовольствия.

Спустилась, подошла к соседской двери; наклонилась и прижалась ухом к замку. Ничего необычного, никто не кашлял. Звуки громко орущего телика или шаркающие шаги — сосед прошел по коридору из кухни в комнату.

Это потому, что всего лишь одиннадцать часов. Возвращайся, Елена Андреевна, пока кто-нибудь из соседей не зашел в подъезд. Тогда точно — будешь на очереди в Кащенко.

Доктор Сухарев тоже покинул меня, он оперировал в Германии. Еще целых двое суток я провела в полном одиночестве; уединение не пошло на пользу, в голове всплывали обрывки разговора с мужем.

На ваших глазах, господа, любовь и желание жить с любимым человеком превращаются в нечто гадкое и недостойное уважения.

Я представляла себе, как ЭТО могло быть. Что бы я говорила, как пыталась поделикатнее изложить причины своей лжи и измены, как оправдывала бы себя. Версий множество, и ни одна не похожа на человеческую. В итоге снова пришлось прийти к старому выводу — живем одним днем, Елена Андреевна. Пока что только одним днем, и ни часа больше.

Почти месяц я не приезжала к Славке на квартиру, так сложились обстоятельства. Чем больше времени проходило, тем острее проявлялось жуткое раздвоение — жизнь идет; события, люди, работа, а в голове — совсем другие пейзажи. Параллельная реальность, где я живу с другим человеком, дышу другими радостями, будто и не увольнялась из нашей истребительной. Вроде как существует другой мир, где я продолжаю работать и жить вместе со Славкой.

Про темную сторону, про мои очередные ночные походы пыталась не думать вовсе. Я открывала парадную дверь как минимум дважды в день и старалась не смотреть в сторону соседской двери. Слишком все было реально. Очень хотелось поговорить об этом, то ли с дедом, то ли еще с кем, кто раньше «приходил» ко мне поболтать. С Вербицкой все было просто — она умерла, а дед… вероятно, тоже где-то совсем далеко. А может быть, есть несколько вариаций по поводу слова «смерть»?