Фигура Медеи

Еврипид

Первая трагедия «Дочери Пелия» написана им в возрасте 24—25 лет. Женитьба на некой Хириле, дочери актера, не принесла ему счастья. Еврипид считал, что этот брак сгубил надежду целой жизни (поэтому все обманутые мужья в его трагедиях, как шутили афиняне, это он сам). Видимо, духовно между ними была пропасть, которую так и не удалось преодолеть. Он писал: «На все судьба, иной так счастлив в браке, другому беда с женой». Правда, жена родила ему троих сыновей, так что он находил в них утешение: «В бедах дети – это сила, дети в счастии – улыбка, на войне они отчизне и опора и спасенье». Еврипид был сторонником просвещения, убежденно говоря: «Всю жизнь при нас – усвоенное с детства, воспитывайте тщательно детей». Среди его трагедий: «Гераклиды», «Медея», «Андромаха», «Гекуба», «Геракл», «Троянки» и другие. В «Троянках» автор решительно выступил против войны, показав те бедствия и страдания, что несет схватка близких по культуре и крови народов (действие развертывается на фоне догорающей Трои).

Софокл – друг Геродота

Ужасен сюжет «Медеи», где мать убивает своих собственных детей. Но что стало причиной ужасного поступка – измена мужа, ради которого она пожертвовала всем и помогла ему (Ясону) добыть золотое руно. Ясон поступает подло, собираясь уйти от своей семьи. «Не надо дверь ломать, чтобы найти убитых и виновницу убийства». Вот и тот, кто мнил себя Гераклом, убивает своих детей и их мать. За что?! Оказывается, причина проста – «удар безумья». Образы Еврипида не забыты и в дальнейшем. К ним обращался Сенека в трагедиях «Безумный Геракл» и «Медея». Их воспринял французский классицизм: «Медея» – у Корнеля, «Андромаха» и «Федра» – у Расина, а затем и немцы: Гёте – «Ифигинея в Тавриде» и Шиллер – «Мессинская невеста».

Еврипид сочувствует труженикам и сельским работягам, что разорены жестоким правлением, войнами и конкуренцией. «Только они спасают страну», – говорит Еврипид в трагедии «Орест» (408 г.). Здесь же он дает резкую сатиру на дебаты в демократическом народном собрании, где толпа идет на поводу у демагогов. Нам представляется интересной мысль Еврипида, которая высказана им в трагедии «Просительницы». В уста Фесея, идеального мифологического царя Афин, вложено рассуждение: «Есть три класса граждан. Одни – богачи, от них нет пользы, и они вечно стремятся к увеличению своего достатка. Другие – неимущие и лишенные необходимых средств к существованию: они опасны своей завистливостью и направляют злое жало против имущих, поддаваясь обманным речам дурных вожаков. Из трех классов спасение государства – в среднем классе, который охраняет установленный государственный порядок». Не только охраняет, но и одухотворяет! Еврипид, творя, любил удаляться в пещеру у моря. Это типичный греческий интеллигент – в душе философ, в жизни одинокий странник. Критики порой называли его «философом на сцене». Еврипиду пришлось пережить гонения. Ему грозил судебный процесс. Власти не могли простить ему вольнодумства. Он принимает предложение царя Архелая, хотя сам же признал в «Финикиянках», сколь горькой для любого настоящего гражданина является потеря отчизны. Когда царица Иокаста спрашивает своего изгнанного из отечества сына: «Скажи, дитя, отчизну потерять большое зло для человека?», ее несчастный Полиник говорит откровенно: «Огромное зло: словами не обнять».

В период эллинизма, да и римского владычества трагедии Еврипида считались вершиной драматургического мастерства. Ему старались подражать все. Его высоко ценили Гёте, Шиллер, Байрон, Шелли, Верхарн. Белинский называл Еврипида «самым романтическим поэтом Греции» и даже «страстным, глубокомысленным философом». Мы же назовем его еще и одним из первых учителей культуры слова. Со сцены театра Диониса в речах своих героев этот поэт и драматург восклицал:

В сравнении с Софоклом, которому скорее присущ героический пафос, Еврипид был учителем горьких истин. Трагедии его чаще других творений подвергались (при жизни поэта) остракизму и осуждению афинской публики (это несмотря на всеобщее восхищение, о котором выше говорилось). Что же делать… Народ любит, когда его обожествляют и превозносят, и ненавидит тех, кто указует на присущие толпе или правителям пороки и невежество. Если Софокл, который был старше Еврипида на 15 лет, не забывал о женщинах (и даже имел внебрачного сына), любил принять участие в веселых пирушках, то Еврипид не желал иметь ничего общего с чернью, говоря: «Обычный выход черни – в сердце нож». О чем можно говорить с этой толпой, что сама же привела на трон скотину, при этом изгнав таких умниц, как Анаксагор и Фукидид, приговорив к смерти иных героев?! Софокла толпа обожала и прощала ему слабости. Пьет, ну и что? Кто же не пьет?! Зато он истинный «Гомер греческой драматургии». Согласно преданию, софокловская «Антигона» произвела на народ такое впечатление, что в 441 году до н.э. афиняне доверят Софоклу пост стратега (один из 10 ежегодно избираемых руководителей афинской политики). Повторяю, им нравится, когда им льстят. Потому трагедии Еврипида, как отмечают, чаще чем чьи-либо еще, народ подвергал поношению и брани, хотя он чаще всех говорил правду, тогда как Софокла все громко восхваляли, ибо уста его были «покрыты медом» (Аристофан).

Правда, его друг Перикл как-то откровенно сказал тому же Софоклу, что поэт он хороший, а вот стратег никудышный. Действительно, военные подвиги Софокла были скромны, но зато трагедии принесли громкую славу. В них благородные герои сталкиваются с несчастьями и трагедиями. Впрочем, все это выглядит как-то выспренно. Будучи не только поэтом, но политиком и военачальником, Софокл прекрасно знал, с помощью каких рычагов можно управлять народом и общественным мнением. В «Царе Эдипе» говорит:

Впрочем, Софокл не раз проявлял себя как мужественный человек и гражданин. Он не покинул Афины в тяжелые годы, хотя другие полисы предлагали предоставить ему убежище. В старости он чрезмерно пристрастился к вину, но и это обстоятельство не лишило его общества прелестных дам. Гетера Феорида охотно посещала его, слушая назидательные речи, почему она его, пожилого человека, должна предпочесть молодым. Хотя тот факт, что он пытался сделать своей наследницей потаскуху, вызывал сочувствие у афинян. Бывший ее любовник сравнил ее с совой, присевшей на могильный камень.