Он покачал головой.

– Не Марвик. Только не сейчас, черт побери.

Услышав стальные нотки в его голосе, она широко распахнула глаза и предупредила:

– Осторожнее.

Но Эвану уже было плевать. За этим что-то крылось, и он хотел знать что.

– Скажи, откуда ты знаешь, что на мою крышу есть выход, Грейс.

Ее настороженный взгляд метнулся к нему.

– Выходы есть в каждую крышу. Франты об этом не знают, потому что не пропитывают их дегтем и не чистят трубы, так с чего бы им проводить тут время?

– Скажи, откуда ты знаешь, как проникнуть в дом.

– Я никогда не была в этом доме, – ответила она. Ей очень не нравилось направление разговора. – За исключением того бала, я никогда не была здесь.

Он ей поверил. Но что-то не сходилось.

И за этим кроется еще что-то.

– Тогда что? – спросил он.

Прошла целая вечность, а он все ждал ответа. И наконец:

– Я сюда приходила.

– Зачем?

– Знала герцога, который нуждался в том, чтобы его хорошенько обобрать.

Он покачал головой.

– Не то, Грейс. Зачем?

Еще одна вечность. И даже больше.

– Приходила ждать тебя, – сказала она.

От этого признания он едва не рухнул на колени.

– Зачем?

Она отвела взгляд.

– Не важно.

«Да это единственное, что имеет значение!»

– Я думала, что смогу… – Она осеклась.

Не надо было этого делать. Она бы все равно не смогла. Как бы Грейс ни думала, что она может сделать, если увидит его после того, как он заставил их бежать; как бы она ни думала, что сумеет его убедить, если только увидит… Она бы все равно ничего не смогла.

Наконец она спросила:

– Что произошло после того, как мы убежали?

Он покачал головой.

– Это не имеет значения.

– Еще как имеет. Куда ты отправился? Сюда ты никогда не приезжал.

– В школу, – ответил он.

К счастью, он уехал в школу, и там обрел нечто вроде утешения, хотя остальные мальчики считали его не вполне нормальным.

– В Итон, потом в Оксфорд, а потом прочь, на континент. Куда угодно, лишь бы избавиться от него и его угроз.

– Он так и продолжал тиранить тебя, – мягко произнесла она.

Конечно, продолжал. Но не так, как она думала. Отец терзал его снова и снова, обещая, что если Эван когда-нибудь оступится, пострадает Грейс. Девон и Уит тоже. Эвану приходилось играть роль преданного сына.

Графа.

А если он откажется, расплачиваться будут те, кого он любит.

Конечно, весь мир считал его сумасшедшим. А если бы он знал, что она приходит сюда? На эту крышу, дожидаться его? Да он бы снес этот дом с лица земли, лишь бы ее защитить.

Тут ему в голову пришла еще более страшная мысль. И привела его в ужас.

– А его ты видела?

Это имело принципиальное значение. Эван не мог вынести даже мысли о том, что она встретилась лицом к лицу с его отцом – даже сейчас, даже когда она стала королевой Ковент-Гардена, которая с легкостью противостояла бы могущественному герцогу.

Она покачала головой.

– Нет.

Ее могли убить.

– Тебе не следовало искать дорогу сюда. Никогда. Не надо было считать печные трубы, – сказал он, чувствуя, как разгорается гнев. – Ведь предполагалось, что это будет… – Предполагалось, что ребенком в этом доме будет она, но волею жестокой судьбы этим ребенком оказался он. – Это должен был быть твой дом. Именно тебе должен был принадлежать престижный адрес, и тебя ждать теплая кровать. И слуги, и кареты, и денег больше, чем можно вообразить.

– Меня ждет теплая кровать, – ответила она, и взгляд ее был темным и непроницаемым. – И слуги, и кареты, и денег больше, чем можно вообразить. Даже престижный адрес, хотя и в Ист-Энде. – Она помолчала. – Не ломай руки. Я никогда не хотела титула, и всей этой помпы, и церемоний. И отлично справилась сама.

– Кто такая Далия?

Она улыбнулась.

– Ты на нее смотришь.

Он покачал головой.

– Ничего подобного. Я ее видел. На моем бал-маскараде. В складском дворе. Пока ты не допустила меня к Грейс.

Она опять заерзала, и он понял, что не ошибся.

– Но кто она такая?

Грейс посмотрела ему в глаза.

– Королева.

Его бесило, что она не отвечает на прямые вопросы. Бесило, что не доверяет ему правду.

Но винить ее он не мог.

Эван глубоко вздохнул, обвел взглядом ее корсет, золотая нить блестела в едва горящем пламени свечи у ее ног, как эхо воспоминания.

– Помнишь, что я тебе обещал? Когда мы были детьми?

– Мы обещали друг другу тысячи разных вещей, Эван.

Он кивнул, наслаждаясь звуком своего имени на ее губах.

– И все же ты помнишь.

Почему-то ему было очень важно, чтобы она это помнила, и он облегченно выдохнул, когда она сказала:

– Ты обещал мне золотую нить.

Он с облегчением кивнул, глядя на нее.

– В то время я только это и смог придумать. Моя мать… – Он замолчал, а она смотрела на него очень бережно, ее красивые глаза были исполнены понимания – даже сейчас, хотя он предал ее. Хотя он предал их всех. – Она говорила о золотой нити так, будто это валюта. И я решил, что это самая дорогостоящая вещь, какую я только могу тебе преподнести.

– Я никогда не хотела ничего дорогостоящего.

– И все равно я хотел ее тебе подарить. Пообещал тебе…

«Я сделаю тебя герцогиней».

Она услышала.

– Этого я тоже никогда не хотела, – сказала она мягко, затем подошла к нему. – Я хотела только тот мир, который ты мне предложил. – Она остановилась перед ним и подняла глаза, черные в этой тьме. Лунный свет и свеча, которую оставила Грейс, едва помогали разглядеть ее. – Ты помнишь это?

Он помнил все.

– Знаешь, многое совершенно не изменилось. Телеги все так же гремят и лязгают на булыжниках, а в тавернах в любую секунду может начаться заварушка. На рыночной площади полно фермеров и шулеров, и все пытаются надуть тебя.

В детстве он рисовал ей бесчисленные картинки Гардена, полного жизни и свободы, сглаживая все плохое и подчеркивая хорошее, убежденный, что с плохим она никогда не столкнется.

– И как? Ты выучила все ругательства?