Она усмехнулась, и зубы ее блеснули в темноте.

– Все до единого. Еще и сама несколько изобрела.

– Хотел бы я их услышать.

– Не думаю, что ты к этому готов.

Снова поддразнивание – намек на то, как все могло бы быть. И он зацепился за это.

– Теперь ты знаешь лучшее, – негромко произнес он. – Дождь превращает улицы в золото.

И протянул к ней руку, думая, что сейчас она отшатнется, но этого не случилось. Он прикоснулся к щеке, убрал за ухо локон ее прекрасных волос, наслаждаясь воспоминанием. На свете существовали тысячи вещей, которые они не делали вместе, но вот это – нежное прикосновение, украденный миг – было так знакомо…

– Я никогда не хотела герцогства, – сказала она. – Я хотела Гарден. Вот что ты мне обещал. Что мы дадим ему то, что он заслуживает.

«Мы все это изменим».

– И как? – спросил он. – Ты выполнила мое обещание?

Она кивнула.

– Мы выполнили.

Она. Девон. Уит. А он в этом не участвовал. По правде говоря, только все ухудшил.

Эван взглянул на небо.

– Я послал деньги. Семьям.

– Знаю.

Снова на нее.

– Ты спрашивала, нравится ли мне хоть что-то в том, что я герцог.

– И?

– Мне нравится, что я могу вливать деньги в Гарден. Нравится, что могу пользоваться громким именем, чтобы добиться перемен для бедняков.

– Билль на рассмотрении. Это не Лейтон и не Лэмонт. Это ты. – Она устремила на него взгляд, проницательный и понимающий. Видящий больше, чем он был готов ей открыть. – Для Гардена.

– Я подумал, что если проект представит Безумный Марвик, то никто не примет его во внимание.

– Его и так никто не примет во внимание, – сказала Грейс. – Никто в Гардене никогда не получает того, что заслуживает.

Она права. В парламенте недостаточно людей, стоящих на стороне мужчин и женщин из беднейших кварталов Лондона. Даже сейчас он не мог выполнить давно данное обещание. Хотя бы так, как это сделала она.

– Я не жду прощения.

– Хорошо.

– Но хочу его.

«И от тебя тоже».

Она посмотрела поверх его плеча.

– Солнце всходит.

Он оглянулся туда, куда она указала, на восток, но сперва увидел только черное небо. А затем разглядел его – слегка посветлевший край горизонта, множество углов. Крыши.

– Ты никогда не рассказывал мне о самом лучшем здесь.

Он взглянул на нее и покачал головой.

– Не понимаю.

– Ты никогда не говорил, что в первую очередь солнце освещает Трущобы.

«Они все изменили».

И от этих слов, от простого наблюдения, у него вдруг перехватило дыхание. Эван не знал, слова ли так на него подействовали или далекое предчувствие рассвета, но он сказал:

– Жаль, что я не убежал с вами.

Такое признание было рискованным, и он сразу захотел взять его обратно. Оно могло напомнить ей о той ночи, когда он погубил все худшим из предательств. Но внезапно для него стало жизненно важно, чтобы она узнала правду, даже если все закончится ее гневом.

Может быть, занимающаяся заря сдержала ее гнев, потому что, когда она заговорила, то в ее голосе не слышалось осуждения. Напротив, он почувствовал задумчивую печаль.

– Нашей любви не суждено было состояться, – проговорила она, обращаясь к крышам там, вдалеке, к своему королевству, ожидавшему ее возвращения. – Мы были слишком похожи, чтобы по-настоящему друг друга любить.

Это ему совсем не понравилось.

– Я тебя любил, – возразил он, понимая, что этого недостаточно.

– Знаю, – сказала она. – И я тебя любила. Но это была весенняя любовь. Летняя. Предоставленная самой себе, чтобы цвести до прихода холодов. До того, как ветер разорвет ее на части, а мороз убьет.

Ужасный образ. Ужасно то, что холод – это он, а она всегда была солнцем.

Грейс вернулась в настоящее, поймала его взгляд.

– Первая любовь не бывает вечной.

Еще один удар, жестче, чем те, что достались ему сегодня днем.

– И что же? Что теперь?

Она стояла так близко, что он услышал ее вздох – медленный, ровный, давший ей время подумать.

– Эван, – мягко произнесла она, и в первый раз с тех пор, как он вернулся и они начали этот танец, или игру, он услышал в ее голосе нечто, похожее на неравнодушие.

Он ухватился за это и спросил:

– А что, если мы освободимся от этого? – Она в замешательстве наморщила лоб, и он договорил: – Что, если начнем все сначала?

– Начнем сначала? – с недоверием спросила она. – Как это возможно? Всю свою жизнь я не могла освободиться от тебя.

Его сердце отчаянно заколотилось, когда она заговорила в темноту, обращаясь к городу, который когда-то принадлежал ему, а теперь принадлежит ей:

– Ни до того, как встретила тебя, ни после. До тебя я была никем, всего лишь временным подлогом, дожидалась тебя.

– Я тоже был никем, – сказал он, желая прикоснуться к ней и зная, что нельзя.

– Вот и нет, – возразила Грейс, глаза ее блестели. – Ты был Эваном, сильным и умным, тем самым, кто поклялся вызволить нас оттуда.

– Я вас вызволил.

Она словно оцепенела, услышав это.

– Ты выгнал нас. Взял на испуг. И бросил в одиночестве, когда сам жил в своем… – Она обвела рукой площадь, а потом выплюнула: – Дворце, а мы в это время едва сводили концы с концами и дрались за каждый пенс.

Это было правдой. И в то же время нет.

«Скажи ей».

Как она сможет понять?

– Ты лгал нам, – продолжала она. Ветер трепал ее длинные волосы. – Ты… – «Господи». Ее голос дрогнул. Он думал, что не выдержит, если она заплачет. – Ты лгал мне, – сказала она, и эти слова прозвучали как гром, разрушая все вокруг. – И мы никогда не сможем начать сначала, ведь все, чем ты был – все, чем были мы, – все это никуда не денется. И стереть это невозможно. И я должна тебя за это ненавидеть.

Пора было сказать ей, и он мог бы. Мог объяснить прямо тогда. Мог приступить к нелегкому делу – рассказать ей правду, объяснить, что произошло в ту давно прошедшую ночь. И этого могло хватить.

Да только она не закончила.

– И даже если бы я смогла простить мальчика, которым ты был, как насчет всего, что ты сделал, став мужчиной? Девон. Уит. Хэтти. Пять парней из Гардена – может, ты и не нажимал на спусковой крючок и не зажигал спичку, но они погибли по твоей вине. Ты угрожал лишить нас средств к существованию. Угрожал нашему дому. – Она прищурилась, глядя на него. – Говоришь, ты изменился?